– Лукреция! – закричала она. – Лукреция Жиральди! – И, позабыв об осторожности, вышла из своего убежища.
Ее появление выглядело более чем странно, потому что девочка со светлыми волосами, которая играла на бубне, аккомпанируя танцующему молодому медведю, окруженная другими животными, не издававшими ни звука, замерла на месте с поднятым бубном и посмотрела на Полисену с раскрытым ртом, будто бы не она со своими друзьями представляла необычное зрелище, а Полисена.
– Это вы? – пролепетала светловолосая девочка с почтительным поклоном после минутного молчания. – Вы старшая сестра госпожи Ипполиты? Дочь мессира Доброттини, да благословит его Бог…
– Не стоит теперь называть меня госпожой, – ответила Полисена, – потому что мессир Доброттини мне не отец. Может быть, скоро я узнаю о своем королевском происхождении, и тогда ты будешь называть меня «Ваше Высочество». Но пока я всего лишь найденыш.
Услышав эти слова, девочка со светлыми волосами еще шире раскрыла рот.
– Найденыш?!
Полисена вкратце разъяснила ей ситуацию.
– И теперь не знаю, чья же я дочь, – закончила она. – Вот и отправилась в путь, чтобы выяснить.
– И в какую сторону вы… в какую сторону ты идешь? – спросила девочка, подстраивая свою речь под новый социальный статус Полисены. – Может, нам по пути?
В это мгновение пес-сенбернар залаял, привлекая внимание.
– Да, ты прав, бедняга Рамиро. Пора обедать, – воскликнула Лукреция. – Но у меня ничего нет для тебя. Если бы вы, собаки, были вегетарианцами, то довольствовались бы листьями и ягодами, как медведь и обезьяны. И если бы старик тренировал тебя для охоты, ты был бы в состоянии поймать себе дикую мышь. Но ты привык питаться хлебной похлебкой и жареным мясом, а у нас этого не будет аж до следующего представления.
От этих слов пес покорно повесил уши. Полисена, оглядевшись вокруг, заметила, что в маленькой бродячей компании кое-кого не достает.
– А где же старик Жиральди? – спросила она.
– Он умер на прошлой неделе, – ответила Лукреция равнодушно. – По пьянке заключил пари и свалился с колокольни. Разбил себе голову, а священник из Мостолуга великодушно позволил похоронить его на своем кладбище. Добрый служитель церкви даже нашел какую-то вдову, которая согласилась взять меня к себе домой посудомойкой. Но что сталось бы тогда со зверями?
– Ты что, собираешься давать представления в одиночку?! – недоверчиво спросила Полисена.
– Я не одна. Нас шестеро: пес, медведь, гусыня, мартышка, шимпанзе и я. Труппа Жиральди со своими зверями-циркачами в полном составе!
– Как же вы теперь будете, без старика-то?
– Уф-ф! В последнее время этот пьяница больше не участвовал в представлениях. Он только и делал, что собирал деньги и пропивал их в кабаке. Нам будет намного лучше без него.
Полисену потрясло это безразличие, даже бесчувственность, ведь девочка почти с радостью говорила о смерти дедушки. Такая маленькая – а столько цинизма!
С другой стороны, конечно, старик Жиральди часто избивал ее, оскорблял и морил голодом, так же как и зверей. Об этом знали все в графстве Камнелун, но никто не осмеливался вмешиваться, потому что, во-первых, многие считали, что девочка заслуживала этих наказаний, во-вторых, потому что старик был вспыльчив, приходил в ярость даже при посторонних и грозился натравить собаку с медведем на всякого, кто посмеет сунуть свой нос в дела, которые он называл «семейными».
Только перед купцом Доброттини он немного робел и принимал от него упреки за свое отношение к Лукреции. Все думали, что девочка была его внучкой, но это не так.
– Теперь он умер и не сможет больше пугать меня приютом, так что я могу говорить правду, – окончила маленькая бродяжка свой рассказ.
Она не была найденышем, а всего лишь сиротой, дочерью очень бедных батраков из Болотиса. Они умерли во время эпидемии чумы, опустошившей всю деревню. Одна лишь Лукреция выжила, и старик Жиральди, который раз в год давал представление в тех краях, нашел ее как раз вовремя, иначе она бы умерла с голоду, и взял ее с собой. Это произошло много лет назад. Сейчас Лукреции было примерно девять лет – «как госпоже Ипполите», и ей пришлось обучиться цирковому искусству, чтобы зарабатывать на жизнь. Она исполняла комические номера со зверями, гадала по ладони и умела много других вещей, от которых три сестры Доброттини и другие дети из Камнелуна приходили в восторг, когда труппа Жиральди выступала в их городе.
Глава вторая
Сколько себя помнила Полисена, каждый год старик с девочкой приезжали в Камнелун накануне Пасхи и оставались там дней десять, давая представления каждый вечер на городской площади.
Они спали под портиком церкви, но если было еще холодно, то Виери Доброттини приглашал их на ночлег к себе в кладовые, где хранились товары и повозки, – она находилась на нижнем этаже дома, – и посылал им каждый вечер горячую похлебку и хлеб. Старая Агнесса всякий раз, готовя для них поднос, ворчала:
– Наш хозяин слишком доверчив! Оставить их одних посреди всего барахла! И даже не закрыть снаружи на ключ! А если исчезнет пара мешков с мукой или тюков с шелком?
Она не принимала возражений остальной прислуги, которая, как и хозяева, верила в порядочность циркачей. Хотя бы потому, что если власти прознают об их воровстве, то не позволят больше давать представления на городских площадях.
На это Агнесса мрачно возражала:
– Ага, в одно прекрасное утро власти найдут всех нас в своих постелях с перерезанным горлом!
Дело в том, что ей не нравились бродяги. Не нравились люди с развязной речью. А главное, ей не нравилось, что обе младшие девочки постоянно норовили убежать из-под ее бдительного ока и спуститься в кладовую, чтобы погладить необычных зверей, хотя все они были приручены и беспрекословно слушались хозяина и его маленькую помощницу.
– Это не исключает того, что у них полно вшей и блох! – ворчала Агнесса и вечером долго расчесывала волосы Ипполиты и Петрониллы густым гребешком, смоченным в горячем уксусе, и выкуривала ненавистных букашек из их одежды какими-то травами.
Одна только Полисена не наведывалась в кладовую – в отличие от сестер, она целыми днями была на уроках, и поэтому ей не довелось подружиться с Лукрецией и ее зверями. Но она восхищалась ею на площади и возвращалась снова и снова посмотреть представление, завидуя ловкости и уверенности, с которыми светловолосая девушка демонстрировала самые сложные и рискованные трюки.
Теперь-то она поняла, что Серафима имела в виду именно Лукрецию, когда сказала: «Ни одна девочка их хорошей семьи не стала бы демонстрировать всем свои ноги, будто дочка циркача».
