Она немедленно села и застегнула блузку.
Трудно сказать, чего она стеснялась больше,– обнаженной груди или лилового синяка на животе.
– Может, и ноги отвяжете? – сердито спросила она.
– Может быть.– Толстяк провел ладонью по Дашиному бедру, покрытому пупырышками «гусиной кожи».
Даша подавила желание сбросить его руку.
Черноволосый Ахур шагнул к столу с другой стороны, дотронулся до Дашиной шеи. Вот его руку Даша перехватила и яростно вдавила большой палец в болевую точку. Черноволосый даже не попытался освободиться, наоборот, улыбнулся еще шире. Боль, похоже, доставляла ему удовольствие.
«Точно, псих!» – подумала Даша.
А вот толстяк на психа не похож.
– Я жду! – высокомерно произнесла Даша.– Что вам нужно?
– Минутку, царевна,– проворковал толстяк.– Ах, какой материал! Верно, друг мой?
– Несомненно! – Брюнет облизнул ярко-красные губы.– Может?..
– Нет! – отрезал Дефер.
Даша вздрогнула. Голос Вячеслава Сергеевича, до этого мягкий, как бархат, неожиданно стегнул кнутом.
Брюнет вырвал руку – Даша его особенно и не удерживала – и шагнул назад.
В руке Дефера появилась цветная фотография.
– Дашенька, посмотрите хорошенько. Вам знаком этот человек?
Даша взяла фото. Качество было так себе, но изображенного на нем Даша узнала. Николай. Сатанист держал в руках стальной шампур, а на шампуре… Человеческое сердце.
Даше стало по-настоящему страшно, даже пот выступил на лбу.
Она подняла глаза: Вячеслав Сергеевич смотрел на нее. И он чувствовал ее страх.
– Таких, как он, Дашенька, в городе десятки, сотни,– ласково произнес Дефер.– Цена им – грош. Вы, Дашенька, лично для меня намного дороже. Но вы пока не наша, Дашенька. А он – наш. Наш грош, Дашенька. А наше мы никому не позволим трогать.
Он помолчал немного, предоставив девушке возможность обдумать его слова, затем продолжил:
– Я многое могу, Дашенька! Например, могу сделать так, чтобы вы забыли и его, и меня. И ваше согласие мне не требуется. А могу сделать так, что вы вообще забудете, кто вы и откуда.
– Меня будут искать! – возразила Даша.
– Возможно. Но вряд ли найдут. Вы, Дашенька, уснете и проснетесь в каком-нибудь турецком борделе. В полной уверенности, что находитесь там уже года три. И зовут вас не Даша Герасимова, а, скажем, Галя Семеняка.
Чернявый Ахур хохотнул.
– Нет,– задумчиво проговорил толстяк.– Для борделя вы, Дашенька, слишком хороши. Скорее, это будет гарем какого-нибудь африканского или арабского шейха… Я мог бы прилично заработать на этом теле, Дашенька! – Дефер легонько похлопал девушку по животу.– Но я не жадный. И вы мне симпатичны. Я не буду стирать вам память. И подставлять вашу нежную мышку черному жеребцу. Вы будете помнить все, Дашенька. Вы – умная девушка. И сами поймете, что можно, а что нельзя. Предупреждений больше не будет. Это – последнее. Вы понимаете меня, Дашенька?
– Вы меня запугиваете? – Дашин голос, несмотря на все ее усилия, дрогнул.
– Запугиваем? – Дефер ласково улыбнулся.– Запугивать… Такое доброе слово… Вы прелесть, Дашенька. Вы чуточку испугались. Это вам даже к лицу. Нет, Дашенька, мы не запугиваем. Мы предупреждаем. У нас такие возможности, Дашенька, что даже турецкий бордель может показаться недосягаемой мечтой.
Ахур откашлялся.
– Давай я покажу ей, Дефер? – предложил он, но толстяк пропустил реплику мимо ушей.
– Он,– Дефер щелкнул по фотографии Николая,– жалкий маленький червячок. А мы – Мастера! Я чувствую, Дашенька, вам ничего не надо показывать. Вы меня понимаете, Дашенька… – Дефер взял ее лицо в ладони (Даша не могла даже пошевельнуться) и прошептал, глядя ей прямо в зрачки:
– Я – смерть, Дашенька.
И девушка потеряла сознание.
Глава девятнадцатая
«Благословен тот, кто разбрасывает врагов своих, ибо они сделают из него героя – проклят тот, кто творит благо глумящимся над ним, ибо будет презираем!»
Великие слова Черной библии, подчеркнутые жестким ритмом Черного металла, пронзали Славу насквозь. Сдвинутый до отказа регулятор громкости, содрогающиеся от басов колонки… Вытянув ноги и прислонившись спиной к стене, Слава Плятковский чувствовал, как пульсирует в костях могучий ритм и растворяется боль в загипсованном плече. Великий Ла Вэй, постигший мудрость Господина, лежал у него на коленях…
«Так ненавидь же врага своего от всей души и от всего сердца… Кто подставляет другую щеку – тот трусливая собака…»
– Я убью его! – выкрикнул Слава.
Рев колонок проглотил его крик.
– Я его убью! Ты слышишь меня?!
Ухмыляющийся дьявол с огромного плаката на стене ухмыльнулся еще шире. Дьявол не верил ему.
Слава отбросил Черную библию – серые, размноженные на ксероксе странички, полез в стол. В коробочке осталось три таблетки. Слава проглотил все три, жадно запил остатками пива.
Листочки рассыпались по полу.
«То, что вы здесь увидите, не всегда будет вам по вкусу. Но, главное,– вы увидите!»
– Я видел, видел! – заорал Слава, срывая голос.– Мне всё по вкусу, всё! Дай мне власть, ты, рожа козлиная!
Дьявол качнул тяжелыми скрученными штопором рогами. Слюна и кровь текли у него из пасти. Ни хрена он не дал! Ни хрена!
– Почему? – взвыл Слава и пнул плакат. Острая боль пронзила сломанное плечо. Слава сел на пол и заплакал. Музыка ревела и визжала десятками голосов.
«Как ни стучите в двери – не отворится вам, поэтому выбейте дверь сами!» – было написано на листке. А на другом: «Каждый человек является богом, если признает себя таковым!»
– Я бог! – крикнул Слава.– Я – бог! – заорал еще раз с ожесточением.– Да, да, да!!!
Дьявол с глумливой ухмылкой глядел на него сверху.
И Слава вдруг успокоился. Ум его очистился от обиды и обрел кристальную чистоту.
– Что я должен сделать, чтобы стать свободным? – шепотом спросил он.
И дьявол, который не слышал воплей, услышал его шепот. Козлиные челюсти щелкнули.
«Избавься от нее!» – сказал дьявол.
– От кого? – спросил потрясенный Слава.– Кого я должен убить?
«Любовь,– пророкотал дьявол.– Иди и убей!»
Слава поднялся, ухватившись здоровой рукой за край стола, шагнул вперед, почти уткнувшись носом в черную, лаково блестящую морду.
– Кого? – выдохнул он в ощеренную пасть.– Кого убить?
«Ты знаешь»,– прошептал дьявол.
– Кого я люблю? – Слава нахмурился.
