Если говорить, опираясь на персональный опыт, я думаю, что потеря ощущения свободы воли только исправила мою этику, увеличив мое чувство сострадания и прощения и уменьшив мои собственнические чувства по отношению к плодам моей собственной хорошей удачи. Является ли такое состояние разума предпочтительным всегда? Вероятно, нет. Если бы я вел курсы по самозащите для женщин, я бы считал совершенно непродуктивным говорить о том, что все человеческое поведение, включая ответ женщины на физическую атаку, предопределено предыдущим состоянием вселенной, и что все насильники, по сути, неудачники, они сами являются жертвами прошлых причин, которые создали не они. Есть научные, этические и практические истины, приемлемые для каждого случая, и совет вроде “просто выдави гаду глаз”, конечно, имеет свое право на существование в определенной ситуации. Здесь нет противоречия. Наши интересы в жизни не всегда можно вывести, считая, что люди и вещи представляют собой собрание атомов, но этот факт не отрицает правду или полезность физики.
Потеря веры в свободу воли не сделал меня фаталистом, на самом деле она увеличила мое ощущение свободы. Мои надежды, страхи и неврозы кажутся менее персональными и неотъемлемыми. Я не говорю о том, как сильно я могу измениться в будущем. Так же, как никто не будет делать окончательного заявления о себе на основании краткого опыта нездоровья, никто не должен делать такого заключения на основании мыслей или поведения, которые имели место на протяжении большого количества отрезков времени в прошлом. Творческое изменение некоторых факторов системы, такое как получение новых навыков, формирование новых отношений, усвоение новых привычек, могут радикально изменить жизнь.
Становясь более чувствительным к предпосылкам причин своих мыслей и ощущений, человек, как ни парадоксально, оказывается способен к большему творческому контролю над своей жизнью. Одно дело ругаться со своей женой, потому что вы в плохом настроении, и совсем другое осознать, что ваше настроение и поведение было вызвано низким сахаром в крови. Такое понимание покажет, конечно, что вы являетесь биохимической марионеткой, но одновременно позволит вам ухватиться за одну из ваших веревочек, и немного еды может оказаться тем самым, что лично вам необходимо в данный момент. Взгляд, который мы бросим за наши сознательные мысли и чувства, может позволить нам правильнее оценить обстоятельства нашей жизни и подсказать правильные действия (однако, несмотря ни на что, надо помнить, что мы полностью управляемы).
Моральная ответственность.
Вера в свободу воли дала нам и религиозную концепцию “греха”, и наше подчинение карательному правосудию. Верховный Суд США называет свободу воли “всеобщим и неизменным” основанием для нашей системы права, отличным от детерменистского взгляда на человеческое поведение, который несовместим с устоями, которые лежат в основе нашей криминальной судебной системы” (США против Грэйсона, 1978). Любое интеллектуальное развитие, которое угрожает свободе воли, поставит этичность практики наказания людей за их плохое поведение под вопрос.
Проблема в том, что честная дискуссия о причинах, лежащих в основе человеческого поведения, не оставляет места для моральной ответственности. Если мы смотрим на людей, как на образчики нейронной погоды, как мы можем в таком случае последовательно говорить о правильном и неправильном, о добре и зле? Эти представления зависят от способности людей свободно выбирать как думать и действовать. И если мы хотим по-прежнему видеть людей как людей, мы должны найти какие-то представления о персональной ответственности, которые подходят фактам.
К счастью, мы можем. Что это значит, быть ответственным за свои действия? Вчера я пошел в магазин; я был полностью одет, ничего не украл и не купил анчоусов. Говорить, что я был ответственен за мое поведение, - то же самое, что сказать, что я просто преуспел в том, что я сознательно держал мысли, намерения, замыслы и желания в разумных рамках. Если бы я оказался посреди супермаркета голым и пытался украсть столько банок анчоусов, сколько я могу унести, такое мое поведение было бы мне абсолютно несвойственно; я бы почувствовал, что у меня было не все в порядке с головой, или что не я был ответственен за такие свои действия. Суждения об ответственности зависят от всего характера разума, а не только от метафизики ментальных причин и эффектов.
Рассмотрим следующие примеры человеческого насилия:
1. Четырехлетний мальчик играл с пистолетом отца и убил молодую женщину. Пистолет держали заряженным и в свободном доступе в ящике стола.
2. Двенадцатилетний мальчик, который был жертвой непрекращающегося физического и эмоционального насилия, взял пистолет своего отца и намеренно убил молодую женщину, потому что она дразнила его.
3. Двадцатипятилетний человек, который был жертвой постоянного насилия, когда он был ребенком, преднамеренно застрелил свою девушку, потому что она его бросила ради другого.
4. Двадцатипятилетний человек, которого воспитывали прекрасные родители, и он никогда не был жертвой насилия, намеренно застрелил молодую женщину, которую он никогда не встречал до этого, “просто для удовольствия”.
5. Двадцатипятилетний человек, которого воспитывали прекрасные родители, и он никогда не был жертвой насилия, намеренно застрелил молодую женщину, которую он никогда не встречал до этого, “просто для удовольствия”. МРТ головного мозга этого человека показало, что у него есть опухоль размером с мяч для гольфа в его медиальном префронтальном кортексе (регион ответственный за контроль эмоций и поведенческих импульсов).
В каждом случае молодая женщина умерла, и в каждом случае ее смерть была следствием событий, происходивших в мозгу другого человека. Но степень моральной ответственности, как мы чувствуем, зависит от находящихся на заднем плане условий, описанных в каждом случае. Мы подозреваем, что четырехлетний ребенок не мог намеренно убить кого-то, и что намерения двенадцатилетнего не имеют таких глубоких корней как у взрослого. В случае 1 и 2, мы знаем, что мозг убийцы был не полностью взрослым, и поэтому нельзя говорить об ответственности личности. История насилия и неожиданные обстоятельства в случае 3, кажется, смягчают вину мужчины: это было преступление на почве страсти, совершенное тем, кто сам пострадал от рук других. В случае 4 не было никакого насилия в детстве, а мотив заставляет считать человека психопатом. Случай 5 включает в себя такое же психопатическое поведение, но опухоль в мозгу каким-то образом изменяет нашу моральную оценку целиком: учитывая ее местонахождение, она, как нам кажется, полностью снимает с убийцы всю ответственность за преступление. И такое чудо происходит, несмотря на то, что субъективный опыт человека был идентичным тому, который имел психопат в случае 4, в тот момент, как мы понимаем, что его чувства имели физическую причину, опухоль в мозгу, мы не можем видеть его иначе, чем как жертву его собственной биологии.
Как мы можем придать смысл такому разделению моральной ответственности, когда мозг и внешние факторы в любом случае и в одинаковой степени послужили причиной смерти женщины?
