Бондарь казался растерянным. Я догадался, что в отсутствие Назара весь «бизнес» кладовщика развалился. Но не это главное. Бондарь напуган, потому что не понимает, что происходит. В какую западню, к каким садистам угодил Авинзон? И куда практически на следующий же день пропал Назар?
— Почему же он сбежал? — решил узнать я мнение кладовщика.
— А я знаю? — Приклеенная улыбка казалась теперь жалкой. — Никто не знает! И Десантура вон в войска засобирался — не понимает, что творится, и Латусь припух!
— Ну, ребята, я вообще без понятия, что у вас тут за дела.
— Точно? Десантура думает, ты на складе чего-то приметил и Гоменскому стуканул.
— Вы опять за свое? — рассердился я. — Ну на кой черт вы мне сдались, Бондарь? Что мне с вас проку? Ты не замечаешь, что у меня своих дел хватает? Клуб, еще одно задание по художественной части… Меня не сегодня завтра в учебку вернут экзамены сдавать. Что вы придумываете? Если вы тут со склада чего — то торганули, так мне по фигу. Ищите того, кому это не по фигу. А я ни при чем!
Из этого разговора, из страха Бондаря я сделал вывод, что ни к чему, кроме спекуляции харчами, эти гаврики не имеют отношения. Иначе вообще молчали бы, не выдавали своего беспокойства. Назар решил расширить ассортимент, не ставя остальных в известность. Когда Авинзон пропал, догадался, кто его похитил. Сообразил, что Авинзону про него есть, что болтануть. Значит, Назар присвоил посылку? И ложный след — его рук дело?
Постоянно увлеченный своими мыслями, я как-то не обратил внимания, что к нам в клуб зачастил сам начальник госпиталя. Бояться его не приходилось. Хоть так, хоть эдак, нас все равно должны были вот-вот переправить обратно в учебку. Но начальник был доволен нами. Подоспела какая-то проверка — бог знает, откуда, аккурат к завершению нашей работы. Как потом я понял, клуб стал главной изюминкой, поданной проверяющим. Полковник лично нас благодарил, тряс руки, вручил каждому по грамоте и от себя лично — командирские часы. Только тут я в полной мере осознал, насколько важна была наша работа — самая показушная из всех показух. Даже совестно стало, я-то этой халтурке придавал значение лишь в том смысле, что благодаря ей мы продержались тут и кое-что выяснили.
— Распределитесь в округе, напишите, я вас к себе возьму! — пообещал полковник. Мы благодарили.
Осталось как-нибудь закончить заказ Гоменского. Упор я бы сделал на слове «как-нибудь».
Конечно, любой настоящий художник, посмотрев на портрет Лизы Гоменской, определил бы, где автор писал, а где — отписывался, лишь бы скорей закончить. Но майор остался доволен. «Похоже» — главный критерий оценки для простого смертного. Если же простой смертный не понимает, что за хрень намалевана на полотне, но при этом доброжелателен к художнику, говорит: «Он так видит». Я старался не отступать от реализма, хотя очень хотелось — в случае с Наутилусом. Например, каждый мазок выполнить в виде значка логарифма. Наутилус не могла серьезно относиться к своей роли модели, поэтому на портрете выглядела именно позирующей. «Пять минут я побуду паинькой, — говорила ее улыбка. — Потом что-нибудь отчебучу».
С последнего сеанса я возвращался, ощущая себя немного мошенником. Знал уже, что завтра за нами приедут из учебки. На скамье, в стороне от корпуса нашего отделения, увидел Люцию, а она увидела меня. Словно фонарик в душе включился, потом зазвучала одинокая струна: последний вечер. Как же так?.. Я подошел:
— Привет.
Она кивнула. Видя, что продолжаю стоять перед ней, сказала:
— В ногах правды нет.
— Некоторые отчаявшиеся солдаты срочной службы считают иначе. — Я опустился на скамейку рядом.
— Закончил портрет? — спросила моя грустная девушка. Точнее — просто грустная девушка, не моя.
— Дорисовал, галопом по Европам. Но заказчик остался доволен… Могу приступить к вашему портрету, — предложил неожиданно для самого себя.
Она посмотрела с удивлением:
— Есть время?
— Ночи хватит.
Люция вновь посмотрела на меня. Я демонстрировал свой профиль, упершись взглядом в стену корпуса КВО. Люция вздохнула:
— Да нет уж, не стоит.
Таким тоном говорят: «Вот нет грибов, и опята — тоже не грибы». Отчего ее светлая грусть? Оттого, что лето кончилось? Что мафия разбежалась (кое-кто в прямом смысле — сбежал)? Что нет в жизни счастья?..
«У-ужин!» — послышалось из отделения.
— Ужин, — повторила Люция для меня.
— Да ну его!
— Ну да, ты же из гостей…
— Я — с работы, — возразил я.
— А хотел еще и ночью поработать?
— Это не работа.
— А что?
— На ушко скажу.
Она не успела опомниться, как я дотянулся губами до ее ушка и рядом с маленькой золотой сережкой с крохотным камушком осторожно и медленно поцеловал. Люция не мешала. Я отстранился и посмотрел на нее. Она сидела, опустив глаза. Что дальше? — говорила ее поза. Я притянул ее за плечи и стал целовать в губы. Превращение воздушного образа в осязаемую женщину вновь разожгло дьявольский огонь. Она не сопротивлялась, но и не отвечала. Я снова отстранился, чтобы посмотреть на нее. Не поднимая глаз, она спросила:
— И что? Ты завтра уезжаешь.
Я поцеловал ее:
— Я бы рад не уезжать, да… ничего не поделаешь, — прошептал ей.
— Вот именно. Ничего не поделаешь.
— Но я сдам экзамены… — снова поцелуй, — …съезжу на учения… — еще поцелуй, — …получу отпуск… — поцелуй, — и приеду к тебе. А после распределения начальник госпиталя вернет меня сюда, если распределюсь неподалеку.
— Ты сам веришь в это?
— Абсолютно.
Она покачала головой, но стала отвечать на мои поцелуи. Мы просидели до полуночи, откровенничая про свое детство и целуясь. Вроде бы не маленький уже, а все равно это занятие мне очень понравилось. Всякие грязные мысли типа напроситься к ней в гости в перевязочную, пришлось отвергнуть, помня предыдущую неудачную попытку обольщения. Чтобы чего-то добиться от правильной девушки, мне, видимо, придется жениться на ней, решил я. Женюсь, потом подумаю, что делать дальше… Найдя счастье там, где меньше всего ожидал, — в армии, я пытался делать вид, что ничего особенного не происходит.
Сержант Рубликов, явившийся из учебки, не оценил до конца, что провожают нас с Перепелкиным, как героев.
— Готовьтесь, «передвижники»! — сказал он, приглашая в «уазик». — Уж вас там встретят!
Зловещая роль автомобилей Ульяновского автозавода в нашей истории давно была мной подмечена.
— Серега, нас везут для демонстрации оптического эффекта, — сказал я потихоньку Перепелкину. — Показать, как белая полоса жизни превращается в черную прямо на глазах!.. Не знают, — добавил я, чтобы подбодрить товарища, — что на их заготовку у нас своя имеется. Не то чтобы она нами придумана… Но посмотрим, чья смешнее.
