За городом дорога побежала веселей. Гаишники мою потертую тачку с пренебрежением игнорировали, но движок у нее отлажен будьте-нате. Только прожорлив не в меру. На газ перевести, что ли?
Приехали. Вылез на свежий воздух, принюхался… вроде черного поблизости не наблюдается. И в доме – тоже.
– Выходите, гости дорогие,– говорю.– Пожалуйте в дом, откушаем, покалякаем.
Загнал «Ниву» под навес, в гараж уже не втиснуть – и так две машины внутри, спустился в погреб, закинул в грузовой лифт коробку яблок, копченый окорок – отправил наверх. Подниматься самому почему-то не хотелось. В погребе было хорошо: крепкие стены, монотонный гул кондиционера, лампочка… Блин! Что-то со мной не то. Интуиция играет или чужая воля наехала? Попытался профильтровать мысли – ничего. Ох, Господи, собаку, что ли, у соседа взять? Сразу вспомнился мертвый оскал кавказца и обломок сука, торчащий из густой шерсти… Где ты бродишь, черный ублюдок?
* * *
Ругай, не ощущая вкуса, выцедил кружку, обтер усы и улегся на широкую лавку. Кости ныли, должно, к перемене погоды. А может, и просто так.
Едва задремал – в дверь постучали. Робко, но потревожили. Сон у Ругая всегда был чуток. Оттого и жив.
Кряхтя, сел.
– Ну! – мрачно рыкнул он.
– Старшой,– пробасили из-за дверей,– колдун пришел.
Ругай шумно, как лось, вздохнул и потянулся за кольчугой.
– Ко мне его,– распорядился он.
Кольчуга была нездешней работы. Лет этак тридцать назад Ругай взял ее в дальнем набеге, ободрал с франка. А тот, скорей всего, еще с кого-то. Добрая кольчуга. В те времена висела на Ругае свободно, теперь – в облипку. Раздобрел. Но в переделку вещь не отдавал. Испортят.
Дверь без стука распахнулась. В горницу важно вступил колдун.
«Чисто хозяин»,– недовольно подумал Ругай, оглядывая приземистую неопрятную фигуру. А ликом-то как мерзок. Хоть и не из плоскомордых.
Ругай встал, выпрямился. Колдун макушкой ему и до плеча не досягал. Но наглости не убавил.
– Звал? – равнодушно осведомился пришелец.
И, не ожидая ответа, похромал к заморскому, князем привезенному стулу, уселся на красный переливчатый бархат.
«Испортит обивку…» – подумал Ругай, глядя на порты гостя. И что он в рванине ходит? Денег небось полна кадушка…
Чтоб не стоять пред сидящим смердом, Ругай тоже сел. Поглядел на темное лицо… Ох недолюбливал Ругай ведьмака, а пришел тот – и полегчало.
– Да, звал,– строго сказал княжий человек.– Слыхал уже про нашу беду?
Колдун кивнул:
– Где он?
– Внизу, в темнице.
– Загубил кого?
– Никого. Только Косаню. Так, двоих немного помял. Дерется крепко. Косаня так не мог. А вечор спускался к нему, думал покормить – так прыгнул, едва глаз не вынул!
– Неча его кормить! – отрезал колдун.– Запоры добрые?
– Угу. Сидеть будет, пока не сдохнет.
– Не будет.
Прищур хитрый, подлый: знаешь сам, что не будет. Не то и не позвал бы.
– Как месяц новый народится, запоры ему будут не помеха,– «порадовал» колдун.
– Старый еще на убыль не пошел,– заметил Ругай и повертел на пальце перстень с печаткой-кречетом, князев дар.
– Через четыре дни господин наедет,– сказал, глядя в пол.
– Нелегко тебе,– проговорил ведьмак.
Ругай вскинул голову: издевается, подлый? Нет, вроде глядит с сочувствием.
– Поможешь?
– Слово мое тебе принесли?
– Угу. Про деньги не тревожься. Сполна получишь. Сразу. Я тебе верю. Когда начнешь?
– Когда?..– Колдун почесался.– А пойдем, что ли. Глянем на полоняника твоего.– И встал.
Ругай тоже поднялся. И хоть был вдвое шире и на четверть выше мужика, а не Ругай смущал смерда, а смерд – Ругая.
Воин подхватил пояс с мечом.
– Это без надобности,– заметил ведьмак.
– Тебе – без надобности, а мне – надобен! – и опоясался.
– Ну гляди,– процедил колдун.– Ему сей меч – как тебе хворостина.
Покривил душой ведун. Меч добрый, и с наговором. Коли сейчас этим мечом тварь переполовинить да тушу сжечь – ничего и не будет… Вот и точно, что ничего. А ему, ведуну, многое надобно.
Сторожевой дружинник так и шарахнулся от двери.
«Подслушивал, собачий сын»,– подумал Ругай. И отложил в памяти: ненадежный человек.
Провожаемые обеспокоенными взглядами челяди и воинов, Ругай и колдун спустились вниз и еще ниже, в темницу. Сторож, поклонясь старшему, отпер дубовую, с окошком-леткой дверь.
Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали – каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.
Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная нога.
«Оступлюсь… – подумал он,– все повалимся? – Поглядел на широченную, как ворота, спину Ругая: – Ничё! Этот сдюжит!»
А вслух сказал:
– У тя-т, наверху, получше будет.
– Темница – не светлица, сидеть – не веселиться! – приговоркой ответил Ругай.
Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху деревянные крепи. Три двери – на три стороны. Сторож вставил факел в держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех – железную, тронутую влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.
– Крепко ли? – спросил Ругай.
– Самое то. А узников у тебя небогато.
«Откуда узнал? – подумал Ругай.– Сквозь затворы видит?»
– Гноить не люблю,– сказал с усмешкой.
Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:
– Я лучше батожком согрею!
Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.
– Погодь,– остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь.– Дай-ко я послушаю.
Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.
Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще – голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.
– Ну, чё он? – нетерпеливо спросил сторож.
И схлопотал затрещину от Ругая.
– Жрать хочет,– пробормотал колдун.
