– Дорогая моя, да очнитесь же! Со мной ничего не случилось, бог сохранил меня для вас и для Франции.
Тут к царственной чете подбежал взлохмаченный и покрытый сажей герцог Орлеанский. Презрев все требования этикета, он начал ощупывать брата и трясти его за плечи, повторяя:
– Вы живы, Карл? Живы? Но как, как же вам удалось уцелеть?!
– Я рад, что вы так любите меня, бесценный мой Орлеан, – усмехнулся король, которого позабавил вид юноши и его растерянность. – А почему, собственно… – вдруг нахмурился он, – почему вы решили, что со мной вообще должно было что-нибудь случиться?
Изабелла поняла, что ей надо вмешаться. Прерывисто вздохнув, она открыла глаза и тут же с радостным криком приникла к груди мужа.
– Какое счастье, – твердила она, – какое счастье, что с вами не стряслось ничего худого. Все вокруг призывали: «Спасите короля!», но только я знала, что один из дикарей – это вы. Остальные просто волновались, что в этой неразберихе вам может угрожать опасность. Я права, герцог? – глянула она коротко на Орлеана, и тот поспешно закивал, а потом опрометью кинулся на балкон. Там он крикнул во весь голос:
– Король жив! Благодарение господу, он жив и здоров!
Вопли герцога были подхвачены толпой, которая, как и всегда во время празднеств, собралась возле дворца. Оказалось, однако, что по Парижу успел уже пронестись слух о гибели Карла, так что людские волны катились по улицам, грозя затопить дома знати, – ибо никто не сомневался, что смерть короля выгодна его дядьям. Звучало и имя герцога Орлеанского, и, разобрав его в устрашающем гуле, молодой человек принялся умолять Карла показаться народу. К этой просьбе присоединились очень многие. Спустя несколько минут государь, поддерживаемый улыбающейся, хотя и бледной Изабеллой, появился на балконе дворца Сен-Дени и помахал рукой парижанам, а на рассвете, в окружении трех сотен всадников с факелами в руках, он отправился в собор Нотр-Дам, чтобы выслушать мессу и сделать богатые пожертвования. Горожане ликовали…
Однако вскоре выяснилось, что радовались они напрасно. Замысел коварной Изабеллы и ее любовника все же нельзя было счесть провалившимся. Король опять оказался в плену своего недуга. Он перестал узнавать окружающих, бормотал нечто невразумительное и иногда впадал в такое бешенство, что его приходилось запирать одного в комнате – из опасения, что он примется убивать.
И только лишь Одетта де Шамдивер, девушка не из самой знатной семьи, смела входить к безумцу. Она была его сиделкой – и его любовницей. Одетта даже имела от короля дочь, Маргариту Валуа, но, как ни странно, Изабеллу нимало не тревожило существование соперницы.
– Милая, – сказал однажды утром Людовик, который, стоя перед зеркалом, тщетно пытался справиться с застежками своего нового, сшитого по самой последней моде и потому на удивление короткого, едва доходившего до талии, плаща, – милая, почему бы вам не отправить эту наглую Одетту в монастырь? Я слышал, она хвалилась тем, что король не проживет без нее и дня.
Изабелла закинула руки за голову и сказала с улыбкой:
– А почему бы вам, Орлеан, не заточить вашего портного в темницу? Этот наряд вам решительно не к лицу. Он вас просто уродует. Конечно, ноги у вас длинные и стройные… и плащ позволяет их видеть… но зато плечи и грудь кажутся большими, как у горбуна…
– Если вы и дальше намерены столь же придирчиво меня рассматривать, – ответил Людовик, – то мне придется опять раздеваться, чтобы облегчить вам задачу. И я, – добавил он игриво, – не прочь вернуться в постель. – Но Изабелла замотала головой, и Орлеан вновь занялся непослушными застежками. – Что же до плаща, – проговорил он, – то нынче так носят. И если я прикажу наказать портного, обшивающего, кстати сказать, едва ли не весь двор, то люди подумают, будто я тупица, не умеющий порадеть о собственных интересах.
– Вот именно, – кивнула Изабелла. – Так же подумают и обо мне, если я велю разлучить короля с его любовницей. Все знают, что она заботится о больном, что в ее присутствии он смирен и кроток и что лекари в один голос твердят, будто Одетта – это незаменимое целебное снадобье для нашего бесценного Карла. А я – его жена и, значит, не могу сделать ничего такого, что могло бы ему навредить. И бог с ним с ребенком… Было бы странно, если бы они так ни одного и не нажили. Тем более это девочка… Слушайте, Людовик, – внезапно закончила королева, – а отчего бы вам не подойти ко мне да не наклониться пониже? Я сама застегну этот ваш плащ – иначе вы провозитесь с ним до второго пришествия…
Спустя несколько дней Изабелла, которая давно, с самого дня нового приступа болезни, не навещала мужа, решила зайти к нему в комнату и если не поговорить со страдальцем, то хотя бы взглянуть на него. Многие пытались убедить ее не делать этого, и Орлеан, разумеется, тоже присоединил свой голос к общему хору, однако королева проявила настойчивость и потребовала, чтобы перед ней открыли дверь мужниных покоев в Сен-Дени. Красавица испытывала сильный страх, почти ужас, она вовсе не хотела идти к Карлу, но – и в этом женщина не призналась никому, даже своему любовнику – ей приснился странный сон. Карл, нарядно одетый, в королевском венце, стоял в одиночестве посреди зеленого цветущего луга и, грустно улыбаясь, манил ее к себе. Изабелла проснулась в слезах, долго молилась в дворцовой часовне, а потом приказала проводить себя к мужу.
– Карл, мой бедный Карл! – прошептала эта надменная женщина, когда, неслышно ступая по тонкого плетения пушистой циновке, заменявшей ковер, приблизилась к больному. Он сидел в креслах и бессмысленно глядел на пылавший в камине огонь. На лице у Изабеллы появилось выражение ангельской кротости. В эту минуту она искренне жалела супруга и надеялась, что ее приход порадует его. Однако чуда не произошло.
– Одетта, это ты, мое дитя? – хрипло прошептал король и обернулся. Завидев Изабеллу, он издал жуткий вопль, схватил неосмотрительно оставленную подле него шпагу, извлек ее из ножен и устремился к жене.
– Умри! Умри! – рычал он.
Королева попятилась к двери, зовя на помощь. Сумасшедший сделал резкий выпад – и Изабелла, дабы избежать смертоносного удара, схватилась обеими руками за чашечку рукояти. Карл тут же потянул шпагу к себе – и острое стальное лезвие скользнуло между пальцев женщины. Брызнула кровь. Королева громко вскрикнула, повернулась к мужу спиной и кинулась к выходу. Дверь распахнулась, и бледная, с окровавленными ладонями Изабелла упала на руки герцогу Орлеанскому.
– Вы ранены, государыня? – спросил он, тревожно заглядывая ей в лицо. – Это ваша кровь?
– Да, – гневно ответила королева. – И пускай эта кровь падет на голову безумца! Я проклинаю своего мужа!
Могущество королевы все возрастало. Ни одно решение, касавшееся судеб обедневшей, окруженной врагами Франции, не принималось без ее ведома. Давно канули в прошлое те дни, когда Изабелла жаловалась Орлеану на притеснения, чинимые ей королевской родней. Дядья ее мужа умерли, в живых оставался лишь Филипп Бургундский, который склонился перед волей огненноволосой красавицы (с некоторых пор Изабелла начала красить волосы в темно-рыжий цвет – она неумолимо седела, и как-то один из ее возлюбленных, играя поутру распущенными длинными прядями, воскликнул изумленно: «А я думал, у белокурых седины не видно!»). Тем более что она ничуть не возражала против того, чтобы престарелый герцог все увеличивал и увеличивал свои и без того немалые богатства.
