Наталья Кирилловна пустилась было в рассказы о семействе Лопухиных, но Петр рукой махнул:
– Старый род, хотя и захудалый. Знаю. Свадьбе быть в генваре.
– Может, посмотришь на невесту, Петруша? – предложила мать. – В терем к ней, конечно, не войдешь, но что-нибудь измыслить можно.
– Погляжу в самый день венчания, – отрезал царь и опять отправился к своему любимому озеру.
Свадьба была пышная, как и подобало государю, хотя и «младшему». Евдокия мужу понравилась, и брачная ночь доставила ему удовольствие. Однако же спустя месяц после свадьбы молодой уехал достраивать очередной корабль.
Впрочем, вернуться ему пришлось довольно скоро, уже летом, ибо его единомышленники решили, что наступил подходящий момент для завершения борьбы с Милославскими.
Не понимавшая, а вернее сказать – не желавшая понимать, что происходит, царица Евдокия была счастлива тем, что ее «ненаглядный лапушка» приехал в Преображенское и вновь ночует с ней в одной постели. Опасность, грозившая Петру со стороны коварной регентши, вовсе не принималась Евдокией (Авдотьей, как называла невестку Наталья Кирилловна) во внимание.
– Бог с вами, что вы такое говорите! – безмятежно отмахивалась она от родных братьев, пытавшихся вразумить ее. – Царь – особа священная. Никто на него руку поднять не посмеет, потому что рука та сразу же отсохнет, а потом и гром небесный святотатца поразит.
Однако же Софья, по всему судя, кары небесной не боялась. В 1689 году Петру минуло семнадцать, и он имел полное право отобрать у сестры регентство. Зная, как сильно влияют на молодого царя Наталья Кирилловна, ее брат Лев Нарышкин и (что было особенно обидно для царевны!) любимый двоюродный брат Василия Голицына Борис, она ожидала со стороны Петра всяческих для себя неприятностей – ибо люди, его окружавшие, являлись ее заклятыми врагами.
Чтобы уберечься от заточения в монастырь или даже смерти, она попробовала венчаться на царство и сделаться «самодержицей». Верный ее слуга думный дьяк Федор Шакловитый, возглавлявший тогда стрелецкое войско, попытался уговорить своих подчиненных поддержать Софью, но стрельцы не согласились. Они прекрасно понимали, что Петр уже вошел в возраст и сможет отомстить.
Тогда Софья, обуреваемая страхом и жаждой власти, решилась самозванно именовать себя во всех официальных бумагах «самодержицей». Нарышкины возроптали; народ, которому, кажется, не очень нравилось, что им пытается единолично править представительница слабого пола, возмутился и пригрозил бунтом.
И Софья задумала убить брата. Задумала после того, как убедилась: договориться с ним будет невозможно. Упрям, своеволен и вспыльчив… как и она сама. Родственники все-таки.
…В июле в Кремле всегда устраивался крестный ход в день праздника явления Казанской Богоматери.
По обычаю в Успенском соборе служил литургию сам патриарх Иоаким при многочисленном стечении народа и в присутствии всего царского семейства: обоих царей, цариц и царевен. После обедни богомольцы стали поднимать кресты и иконы, и в числе первых царевна Софья Алексеевна взяла икону «О Тебе радуется».
Прежде царевны никогда не участвовали в крестных ходах, и такой поступок показался Петру явным доказательством стремления сестры царствовать и очень раздражил его.
– Неприлично тебе, сестра, идти с нами в крестный ход, искони женщины не участвовали в торжествах, – сказал Петр, хмурясь.
– Я и без твоего указу знаю, что мне прилично, – сухо ответила Софья и с образом прошла мимо брата.
Молодой царь вспыхнул, быстро покинул церковь, махнул рукой своему конюшему. Вскочив в седло, Петр помчался в Коломенское.
Разумеется, история эта стала широко известна, и общее мнение было на стороне Петра, выступившего защитником старины.
«Он хочет не только лишить меня власти, но и в терем запереть, – размышляла Софья Алексеевна. – Но этому не бывать. Обоим нам тесно. Я – или он!»
Именно после этого первого открытого столкновения с повзрослевшим братом царевна решилась действовать.
Вечером седьмого августа 1689 года Софья призвала в Кремль множество стрельцов. Возможно, ее напугали слухи о том, что этой ночью Петр с потешными войсками двинется на Москву, чтобы расправиться с Милославскими и лишить ее, царевну, власти. Возможно, в ее намерения входило нападение на Преображенское, где был тогда Петр, и его пленение или даже убийство. Каковы бы ни были замыслы царевны, осуществиться им не удалось. Пока стрельцов распаляли направленными против Нарышкиных речами, двое служилых людей, давно уже решившихся переметнуться к молодому царю, не жалея коней, скакали в Преображенское.
Глубокой ночью, с трудом отыскав в темноте ворота, они забарабанили в них изо всей силы. Сторож не захотел сам отворять стрельцам (известно, люди хитрые и царю враги!) и пошел будить Бориса Алексеевича Голицына, спавшего тяжелым сном после очередного кутежа.
Услышав о том, что царевна-де готовится Петра убить и что сюда вот-вот придет несметная стрелецкая сила, князь Борис мгновенно протрезвел и направился прямиком в супружескую опочивальню, где спали Петр и Евдокия.
Стрельцы, поспешившие в Преображенское, надеялись на прощение и награду и потому преувеличили опасность. Борис Голицын, ни на минуту не забывавший о том, что брат его ходит в любимцах у Софьи Алексеевны, тоже захотел показать царю свое усердие. Он не стал осторожничать, а предпочел действовать грубо и прямо.
Зная, что Петр, как и все нервные натуры, спит чутко, он легонько встряхнул его и сказал тревожно:
– Спасайся, государь, стрельцы идут в Преображенское!
Петр – в ночной рубашке, с блуждающим взором, с всклокоченными волосами – вскочил и кинулся в ближайшую рощу. Голицын несся за ним, прижимая к груди царскую одежду и громко веля конюху седлать самую быструю лошадь.
Через пять часов царь уже был под защитой стен Троицкого монастыря. На следующий же день в Лавру съехались все Нарышкины и вся знать, что была на стороне Петра. Явились и вооруженные люди – потешные полки и Сухарев стрелецкий полк. С этих пор начался открытый разрыв с Софьей.
Она пыталась помириться, послав к брату патриарха, но Иоаким был предан Петру и не захотел возвращаться к царевне. А потом в Лавру, вопреки желанию Софьи, отправились депутации от стрелецких полков, и царевна решила переступить через собственную гордость и встретиться с Петром. Но последний приказал сестре с полдороги вернуться в Москву – а если, мол, она все же поедет в Троицу, то с ней обойдутся «нечестно». Ей пришлось подчиниться.
Пришлось подчиниться царевне и тогда, когда стрельцы, переметнувшиеся на сторону Петра, явились к ней, дабы схватить и доставить в Троицу Шакловитого, который занял в сердце и постели Софьи место Василия Голицына и несколько месяцев был ее «отрадой».
Федора Шакловитого пытали, причем царь сам присутствовал на допросах, и приговорили к смерти. Ему и еще нескольким приверженцам правительницы отрубили голову; прочих явных и мнимых злоумышленников тоже жестоко наказали: кого били кнутом нещадно, кому вырвали ноздри, кому отрезали языки… и всех, кто выжил после экзекуций, отправили на вечное поселение в Сибирь.
