– Асклепиад хочет мне что-то показать, – сказал я.
– Топоры в нынешние времена редко используются в качестве оружия, – подал голос мой друг. – Хотя в прежние времена они отнюдь не считались неподходящим оружием, даже для благородного воина. В книге тринадцатой «Илиады» рассказывается, как герой Пейсандр вытащил свой топор и вступил в поединок с Менелаем. Только ничего хорошего для него из этого не вышло.
– Я помню этот отрывок, – поддержал я Асклепиада. – Менелай всадил ему меч в переносицу, оба его глазных яблока выскочили наружу и, все в крови, упали в пыль у его ног.
– Да, именно такой отрывок ты, конечно, запомнил, – заметила Юлия.
– Точно, мне страшно нравятся подобные места в великих произведениях. Асклепиад, зачем мы оказались в этой картинной галерее?
– Интересующий нас топор обычно изображают в качестве типичного оружия амазонок.
– Да, несомненно, – согласился я. – Не хочешь ли ты сказать, что Ификрата убила амазонка?
– Скорее всего, нет. Но посмотри вот сюда.
После этих слов он остановился перед внушительной чернофигурной вазой, стоявшей на пьедестале, с надписью, удостоверявшей, что это произведение искусства было расписано знаменитым художником Тимоном. Сюжет был незамысловат и достаточно распространен. Это была битва греков с амазонками, и Асклепиад указал нам на одну из этих женщин-воительниц на коне. На ней была туника и фригийский колпак, амазонка замахнулась топором на длинной рукоятке, готовая сразить грека, на котором был лишь огромный шлем с гребнем, а вооружен он был копьем и щитом.
Юлия принесла лампу, сняв ее со стены, и поднесла ее поближе к вазе, чтобы мы могли получше рассмотреть это оружие. Хотя рукоятка была длинная, сам топор был совсем небольшой, с узким длинным топорищем, расширяющимся в сторону изогнутого полумесяцем рубящего лезвия. Противоположная сторона топора, обушок, была украшена коротким острым шипом.
– Это нечто вроде жертвенного топорика помощника фламина, жреца. Именно такими пользуются, чтобы оглушить жертвенное животное, – заметила Юлия.
– У нашего топора рубящее лезвие не имеет такого изгиба, – заметил я.
– В некоторых странах Востока, – встрял Асклепиад, – топоры именно такой формы используются даже сейчас при религиозных церемониях.
– Ты встречал их здесь, в Александрии? – спросил я.
Асклепиад покачал головой.
– Нет. Но в городе, несомненно, имеется по крайней мере один такой топор.
Больше нам делать в Мусейоне было нечего. Мы расстались с Асклепиадом и вернулись к своим носилкам, где обнаружили, что все наши рабы спят мертвым сном. Но я быстро устранил это недоразумение. Мы забрались в роскошные сиденья, откинувшись на подушки.
– Интересно, зачем кому-то понадобилось убивать Ификрата? – сонным голосом осведомилась Юлия.
– Именно это я и намерен выяснить, – ответил я. – Надеюсь, это не просто обычный убийца, не какой-нибудь ревнивый муж…
– Твоему начальству, знаешь ли, может не понравиться, что ты связался с этим расследованием. Это ведь может осложнить их работу.
– Мне на это наплевать, – заявил я. – Я желаю выяснить, кто это сделал, и убедиться, что он понес наказание.
– Да зачем тебе это? – требовательным тоном осведомилась моя невеста. – Ну, да, я помню, тебе скучно, но от этого нетрудно вылечиться – например, составить мне компанию в путешествии на лодке вверх по Нилу, до острова Элефантина, показать мне по пути все тамошние достопримечательности. Тебя ведь ничто, в сущности, не интересует в самой Александрии, да и Ификрат тебе, конечно, совсем не нравился. Тогда зачем все это?
Мне всегда становилось жутко не по себе, когда она вот таким образом проникала в мои мысли и вообще видела меня насквозь. Я просто ненавидел подобные ситуации.
– Ничего особенного, тебе не стоит об этом беспокоиться, – решительно ответил я.
– Перестань упираться! Лучше расскажи! – Юлия, кажется, здорово заинтересовалась этим делом. – Если я буду твоим помощником, то мне это просто необходимо знать!
– Ну, хорошо, – неохотно согласился я. – Это связано с этим местом. Не столько с Мусейоном или Библиотекой, а с Храмом муз.
– И что дальше? – продолжала напирать она.
– Это плохо, это нечестно – совершать убийства в храмах. А комната, в которой был убит Ификрат, это часть комплекса Храма муз.
У Юлии удивленно поднялись брови.
– Вот уж никогда бы не подумала, что ты настолько благочестив, Деций! – заявила она.
– Этот храм – совсем другое дело, – стоял я на своем.
Моя невеста откинулась на подушки.
– С этим я готова согласиться. Но тогда я хочу, чтобы ты показал мне это место, что так тебя поразило.
Больше она не произнесла ни слова, храня молчание всю обратную дорогу до дворца.
Да и у меня было более чем достаточно забот, чтобы занять мозги.
Глава 4
– Что там такое с этим убийством? – спросил Кретик.
Я рассказал ему все, что случилось в Мусейоне, по крайней мере, то немногое, что знал сам. Мы завтракали в тенистом дворике посольства – плоские египетские лепешки, финики, фиги в молоке и мед.
– Внутреннее дело, значит, – заметил он, когда я закончил свой рассказ. – Нам не о чем беспокоиться.
– И, тем не менее, я хотел бы заняться этим делом, – сказал я. – Скверная это штука – убийство в присутствии лиц царской крови и римлян. Особенно римлян. Им неплохо было бы оказывать большее уважение римскому сенатору и двум дамам-патрицианкам, приехавшим к ним в гости.
– Не думаю, чтобы это неуважение было проявлено преднамеренно, – заметил Кретик, намазывая медом кусок лепешки к радости роившихся вокруг мух. – Ну, ладно, если ты так уж хочешь развлечься, не вижу в этом ничего дурного. Все равно это не имеет особого значения. Подумаешь, какой-то там ученый!
– Спасибо. Должен отметить, что эти египтяне очень нервно реагируют, когда дело касается их воображаемых властных полномочий. Если они начнут ставить мне преграды, могу я рассчитывать на твою поддержку?
Кретик пожал плечами:
– В разумных пределах, пока это не будет создавать дополнительных трудностей мне самому.
После завтрака я поспешил в царские покои, где моя тога и сенаторские знаки отличия быстро позволили беспрепятственно получить доступ к царю.
Я обнаружил Птолемея, наслаждающегося гораздо более обильным завтраком, нежели тот, который успел съесть я. На его столе красовались жареные павлины, свежая нильская рыба размером с хорошую свинью, целые ведра устриц и жареная газель. И это были только главные блюда. Как он ухитряется справляться с подобным количеством пищи, оставалось для меня загадкой, особенно при его состоянии здоровья.
