– Корешка нет, – произнес глухо, не глядя на нас.
– Где нет? В подвале нет? – спросил Бесик.
– Нигде нет.
– Может, его выпустили?
Мотя не ответил.
– А когда ты увидел, что его нет?
– Утром.
– А вчера он был?
– Кажись, был… Но там же ночью темно, а он молчит, – сказал Мотя. – А потом рассвело, я стал смотреть, а там пусто.
– А эти? Из ресторана?
– Я их не видел.
– Надо их найти.
Мы, все Кукушата, бросились на станцию, мы бежали так, что Хвостик отстал от нас и закричал:
– Я тоже хочу! Я устал!
Мы подождали Хвостика, но между собой не разговаривали. Это был тот момент, когда никаких слов не надо. Мы все знали, что будем делать. И знали, что каждый будет делать то, что надо. Даже Хвостик.
Мы спустились в знакомый подвал и увидели, что дверь закрыта. Стали барабанить в нее кулаками, ногами, пинать ее, бить изо всех сил, но в ответ не раздалось ни звука.
– Может, никого нет? – спросил Шахтер.
– Не может! – крикнул Бесик. – Они заперлись! Я знаю!
И Сандра промычала, указывая, что они там. Она их прямо чувствовала за дверью.
Тогда Бесик подхватился, прыгая через ступеньку, выскочил наружу и стал заглядывать по очереди во все подвальные решетки и сразу закричал:
– Они тут! Они тут!
Кукушата облепили окошко, и я воткнулся между остальными: повариха и Филиппок стояли посреди поварни и смотрели на нас. А мы сверху смотрели на них.
Я думал, что они сразу спросят про деньги, принесли мы их или нет, но они молчали. И вид у них был какой-то странный, вовсе не такой воинственный, как в последний наш приход.
– Эй! – крикнул Мотя. – Корешок у вас?
Филиппок поднял глаза и покачал головой, а повариха молчала.
– А где он? Почему не открываете?
– Его нет, – произнесла наконец повариха и высморкалась, утирая нос передником.
– А где он?
Повариха посмотрела на Филиппка, обвела глазами кухню. Сказала, вздыхая:
– Он, значит, приболел.
Филиппок с готовностью кивнул, подтверждая ее слова.
– Ну, а где он сейчас?! – крикнул Бесик, которому надоела эта волокита. Мы и так без них знали, что Корешок приболел.
– В больнице… – ответила повариха, при этом опять вздыхая, будто ей было жалко Корешка. – Вот, Филипп Христианович отвез… Лечиться…
А Филиппок снова с готовностью кивнул.
В этот момент, глядя на повариху и Филиппка, я вдруг понял, что они нас боятся. Теперь, когда уйти было им некуда, они врали про больницу, потому что нас боялись, хотя и сидели в своем подвале запершись.
А Мотя сказал, приподнимаясь и отряхивая штаны от пыли:
– Двигаем в больницу! Этих мы всегда найдем! – Он наклонился к решетке и крикнул: – Мы идем в больницу… А если что… Мы вас найдем!
– Мы вас найдем! – крикнул за ним и Хвостик и показал через решетку кулак.
Филиппок и повариха, как завороженные, смотрели на нас, задрав головы, и даже не ответили на угрозу.
Больница находилась недалеко, за церковью, где мы делали колючую проволоку. А знали мы ее еще потому, что, расцарапав на первых порах руки о проволоку, мы тут заливали их йодом у пожилой тихой медсестры, которая принимала нас в прихожей. Во всей же больнице было три комнаты и кабинет врача, в который нас из-за нашей грязи никогда не пускали.
Встречали мы и врача, маленького росточка, всегда в шляпе и в очках, с сумочкой, в которой мы успевали пошарить, когда он приходил к нам во время вшиводавок, чтобы подписать какие-то бумажки. Нас он побаивался, а мы при виде его всегда кричали: «Без порток, а в шляпе! Очковая змея!» И что-то подобное, уж очень он нас смешил своим дурацким видом. В поселке больше так никто не ходил.
Теперь с лёта мы обогнули церковь с мотками колючей проволоки по всей территории бывшего кладбища и влетели на крыльцо больницы. Мы, наверное, слишком топали, потому что в окошечко выглянуло чье-то испуганное лицо и на крыльцо сразу вышел, правда, без шляпы, знакомый врач. Но очки, этакие странные стеклышки, которые щипочками держались за переносицу, у него были. То-то, наверное, больно носу, что он все время морщился, когда они так прищеплены!
Но нам сейчас было не до очков.
Мотя еще задыхался от бега, как и все мы, поэтому спросил отрывочно, словно пролаял:
– Скажите… Нам сказали… Корешок… Ну, Сенька из нашего «спеца»… Он у вас?
Врач как будто удивился:
– Мальчик? От вас?
– Да! От нас.
– Сенька? А фамилия?
– Кукушкин!
– Семен Кукушкин? – будто вспоминая. – Нет. Такого нет. – И тут же повернувшись, ушел.
– Но нам сказали! – закричал вслед Бесик, а Сандра даже рванулась вслед за врачом, но дверь оказалась вдруг закрытой.
– Я так и знал, что они наврали! – воскликнул Бесик.
– А если этот… наврал? – спросил Шахтер.
– Я ему тогда очки побью! – крикнул Бесик.
– Но он же врач! – возразил Ангел.
– А врачи не врут?
– Они все врут! Угробили и врут!
– Как угробили? – спросил Хвостик.
На него шикнули:
– Молчи, Хвостатый! Не до тебя!
Так мы стояли, рассуждая, за церковью, когда выскользнула из дверей больницы знакомая нам пожилая медсестра. Шла она тихо, потому что, хоть сама и лечила других, но была, наверное, больна. На церковь она перекрестилась, а проходя мимо нас, лишь глаза скосила и беззвучно произнесла:
– Ступайте за мной… Не сразу… Потом…
Она медленно удалилась в ближайший переулок.
А мы, чуть подождав, тут же сорвались с места и за домами ее нагнали. Да она уже никуда и не шла. Ждала нас.
А когда мы подскочили к ней, запыхавшись и глядя в ее измученное лицо, она воровски оглянулась по сторонам, не видит ли нас кто вместе, и беззвучно произнесла своими бесцветными губами:
– Ваш Кукушкин помер… Схоронили… И не ищите где… И меня не спрашивайте, я не знаю…
И сразу повернулась и пошла, медленно от нас удаляясь, будто нас никогда не видела.
А мы остались, пригвожденные к месту, на этой маленькой улочке. Все вдруг потеряло свой смысл, и не осталось никаких желаний. Единым махом, как косарь косой, срезали нас и бросили на дороге.
Неслышно затряслась, зарыдала Сандра, а Мотя сел прямо в пыль и закрыл лицо руками.
