Третьяк молчал.
– Ну, сейчас это не так уж важно. Главное, что Авдюшкин отказался. И вы его убрали.
– Не пойму, чего ты гонишь, – мотнул лобастой башкой авторитет. – Фантазии какие-то…
– Ну почему же фантазии? Я ведь была там, не забыли? Я охраняла Илью Сергеевича в ночь покушения и прекрасно видела, что аэрозолем в салон брызнул именно ваш приятель Сосок.
– Хватит базлать, не было его там! – вскинул голову Третьяк.
Отлично! Микрофон под моей курткой старательно записывал все, что мы говорили.
– Значит, это был не Сосок, а кто-то другой. Дела это не меняет. Главное то, что вы убили вашего бывшего друга, а повесить это все хотели на меня. Для этого меня привезли в клинику Сосковца и накачали психотропным препаратом.
– Сосок клялся и божился, что ты ничего не вспомнишь, – мрачно сказал Третьяк. – Что ты будешь овощ.
– Вынуждена вас разочаровать! – криво усмехнулась я. – Овощем я не стала, но вот память вы мне повредили основательно. Любая экспертиза признала бы меня в тот момент невменяемой. Вы немного понаблюдали за мной. Моя жизнь в шалмане вас устраивала. Дескать, я после убийства своего клиента попыталась затеряться на социальном дне… Постепенно я, так сказать, социализировалась. Вы испугались, что я могу вспомнить все. Пора было действовать. И только вы собирались предъявить меня, тепленькую, правоохранительным органам, как вдруг произошло непредвиденное – я оказалась на службе у Кипчака. И вы пальцем не могли меня тронуть без того, чтобы не натравить на себя Увекова лично и всю его свору. Кстати, зачем вы его убили? Он же был вашим партнером?
Третьяк издал губами неприличный звук.
– Партнером? Да он был непредсказуемый, как псих в смирительной рубашке.
– Ну-ну. К тому же главное он уже сделал – купил для вас участок. И передал вам права на него. Вы ведь успели заключить какое-то соглашение о долях? О том, что в случае смерти одного из компаньонов остальные наследуют его долю? Даже депутата Дудникова пригласили в вашу шайку для солидности. Кипчак и купился.
Третьяк вынул руку из кармана. Я напряглась. И ничего не произошло.
Внезапно авторитет насторожился. Он повертел головой, вгляделся в темноту – видимо, недоумевал, куда подевались его ребятки.
– Что, Владимир Петрович, меня пора валить? – насмешливо спросила я. – Дали сигнал, а ничего не случилось? Если вы ищете своих наемников, то они тут. Все восемь, в целости и сохранности. – И я постучала по тяжелой дверце холодильника. На лице Третьяка не дрогнул ни один мускул. Надо признать, старый бандит умел держать удар.
Третьяк вгляделся в темноту и спросил:
– Ну и кто у тебя там прячется?
Я оставила вопрос без ответа.
– Вы мне задолжали, Владимир Петрович! – весело сказала я.
– Не припоминаю такого, – отозвался авторитет, изучающее глядя на меня своими медвежьими глазками.
– Ну как же! Вы задолжали мне четыре месяца моей жизни. И вам придется заплатить за это. Ну а в первую очередь за смерть моего клиента, Ильи Сергеевича Авдюшкина…
– А мне ты, гнида, вообще жизнь задолжал, – раздался из темноты голос Кипчака. И Увеков вышел на свет. Я едва не застонала. Рано, ох, рано! Ведь мы все обговорили, продумали до мельчайших деталей! Я и думать не могла, что Кипчак не совладает со своими нервами и явится выяснять отношения со старым бандитом, вместо того чтобы держать его на мушке, обеспечивая нашу безопасность.
Глаза Третьяка расширились от удивления. Покойник с пистолетом – такое не каждый день увидишь…
– А еще ты спал с моей бабой! – сказал Кипчак и выстрелил авторитету прямо в центр лба.
– Нет! – заорала я, но было уже поздно. Третьяк повалился на бетонный пол, как падает подрубленное дерево, и остался лежать безжизненной тушей. Да, с такого расстояния промахнуться крайне трудно…
– Ты что наделал? – напустилась я на Акима. – Я ведь записала все, что он говорил! А как теперь вести процесс? Кто будет давать показания?!
– Женя, опомнись, – усмехнулся Кипчак. – Какой процесс? Какие, на хрен, показания? Ты что, не знаешь, какие люди у него в друзьях ходили, с руки ели… Он бы вышел на волю через неделю – это при том, если бы его вообще закрыли! И нам с тобой мало бы не показалось. Я так думаю, нам вообще больше не жить в этом городишке, если бы я сейчас не вышиб ему мозги…
В полном обалдении я смотрела на Кипчака. А он подошел к трупу и поставил на него ногу – совершенно как охотник, заваливший льва на сафари и теперь желающий фотографий на память.
– Так что я сделал лучше для всех нас, поняла?
– Отдай пистолет, – кипя от ярости, попросила я.
– Да пожалуйста! – Увеков протянул мне мое оружие. – И что теперь?
– Теперь? – Сузив глаза, я смотрела на своего любовника. – Теперь, Аким, мы расстанемся. Сейчас мы выйдем отсюда, я сяду в свою тачку и поеду домой. А куда денешься ты, мне плевать. Кстати, не забудь по дороге в свой роскошный особняк звякнуть в полицию и сообщить, что здесь труп. Ну, если не хочешь, чтобы он тут и остался…
– Женя, я не понимаю, – нахмурился Увеков. – Он ведь был упырь, каких мало. Он тебе угрожал…
– Да, точно. Все так и было, – подтвердила я. – А вот ты, Кипчак, как был бандитом, так им и остался. А это значит, что нам не по пути.
Все получилось так, как я предсказывала. Мы вышли из здания. Ледяной ветер моментально пробрал до костей. Увеков поежился, повыше поднял воротник пальто и направился к воротам, ни разу не оглянувшись.
Я вывела из ангара «шестерку» и даже успела включить зажигание. Но потом вспомнила, что у меня осталось одно дело. Я выскочила из машины и вернулась в здание. С некоторым трудом повернула тугую ручку и распахнула дверцу холодильника. Моим глазам предстали восемь покрасневших от недостатка кислорода бандитских рож. Неудачливые киллеры хватали воздух ртами, как рыбки гуппи.
– Извините, мужики, чуть не забыла, – вздохнула я и покинула помещение. Дальше как-нибудь выберутся сами…
А я села в машину и поехала сама не зная куда.
Опомнилась я возле дома Белогурова. О, вот и отлично! Антоша – тот человек, которого я сейчас не прочь увидеть. Он напоит меня чаем, выслушает новости и посочувствует моим горестям…
Но я жестоко просчиталась. Белогуров был дома. Антоша открыл мне дверь и крайне нелюбезно уставился на меня.
– Привет! – улыбнулась я. – Впустишь или так и буду на пороге стоять?
Журналист неохотно посторонился, пропуская меня в квартиру.
– Слушай, что ты как неродной? – спросила я, усаживаясь на знакомый диванчик. Антон поджал губы совершенно как наша с Милой соседка – пенсионерка таким образом демонстрирует свое неодобрение.
– Антон, я чего-то не пойму, – наконец не выдержала я, – у тебя ко мне какие-то претензии? Тогда изложи мне, что у тебя на душе накипело. А то я ведь сама не догадаюсь…