Я припарковалась возле дома Кричевских.
– Ты как, сам дойдешь или тебе помочь? – спросила я.
– Я сам! – вскинул голову мальчишка. Но мне все же пришлось подставить ему плечо, чтобы Валя смог доковылять до подъезда, а потом и до лифта.
Дверь в квартиру Кричевских мне открыла совершенно незнакомая женщина.
– Простите, вам кого? – поинтересовалась она с ледяной вежливостью. Я опешила.
В этот момент из глубины квартиры донесся знакомый голос Галины Георгиевны:
– Таня, Танюша, кто там?
– Не знаю, Галина Георгиевна, тут какой-то оборванец и с ним женщина, – ответила та.
Я отодвинула Таню плечом и помогла Валентину перебраться через порог родного дома.
– Валечка! – ахнула старуха Кричевская, с трудом вставая с кресла в гостиной.
…Нормальная жизнь в квартире восстановилась только часа через полтора. За это время Валентина отмыли (он с гневом отверг предложение бабушки о помощи), переодели в чистое, накормили и уложили отдыхать. Парнишка мгновенно провалился в сон – видимо, снотворное еще не прекратило действовать, да и переживания прошлой ночи сказались. Старуха сидела у постели внука, держа его за руку, и отказывалась покидать спальню мальчика.
Мне едва удалось уговорить ее переместиться в столовую, откуда открывался отличный вид на дверь спальни Валентина. Мне было жизненно необходимо побеседовать с Галиной Георгиевной. Наконец Кричевская прекратила суетиться и уселась смирно, сложив руки на набалдашнике трости. В глаза мне Галина Георгиевна старательно не смотрела. Что ж, мне не привыкать задавать людям неприятные вопросы…
– Скажите, как самочувствие Светланы Сергеевны?
Кричевская вздрогнула и наконец-то взглянула на меня.
– Светлана… она до сих пор в коме, – едва слышно ответила старуха.
Минуты две-три Галина Георгиевна пристально изучала, как играет свет в гранях ее многочисленных перстней. Я не торопила старуху.
– Может быть, это и к лучшему, – внезапно добавила мать Светланы.
Я обратила внимание, как изменилась Кричевская за последние дни. От властной тиранши не осталось и следа. Теперь это была тихая пожилая дама, которая ходила держась за стену и тяжело опираясь на палку и явно не чувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
– Понятно, – протянула я, начиная и в самом деле кое-что соображать. – Скажите, а что это за женщина – ну, та, что открыла нам дверь?
– Это? – растерялась Кричевская. – Это Танечка. Наша новая домработница…
– Как интересно. Откуда же она взялась? И куда подевалась Людмила? – безжалостно поинтересовалась я.
– Людмила… Я ее уволила. И заодно сменила весь штат обслуживающего персонала. – Галина Георгиевна вздернула подбородок, и в ее голосе зазвучали знакомые властные нотки. – А что? По какому праву вы задаете такие вопросы, Евгения? Я что, должна перед вами отчитываться в хозяйственных делах?! С каких это пор? Не забывайте, что вы сами – наемный работник. Я как раз подумываю о том, чтобы вас рассчитать. Особенно после сегодняшнего прогула…
Старуха смерила меня критическим взглядом и ядовито поинтересовалась:
– Вам, как я вижу, лучше? Случай чудесного исцеления?
– Я отвечу на оба ваших вопроса, уважаемая Галина Георгиевна, – медленно проговорила я, внимательно глядя на свою клиентку. – Сначала на второй. Да, мне значительно лучше, чем утром. А знаете почему? Потому что я спасла от гибели вашего внука. И его смерть не лежит тяжким грузом на моей совести.
Кричевская отвела взгляд. Но я не собиралась ее щадить и продолжала:
– А неприятные вопросы я задаю с тех самых пор, как вы перестали принимать самостоятельные решения.
Тут Галина Георгиевна закрыла лицо руками и бурно зарыдала.
– Спасите… спасите Валечку… – вот что я расслышала сквозь всхлипы.
Я уже понимала, что совершила большую ошибку, когда решилась привезти Валентина в этот дом. И странная фраза старухи – дескать, для ее дочери лучше оставаться в бессознательном состоянии – мне чрезвычайно не понравилась.
– Слушайте, чем он вас шантажирует? – наконец в лоб спросила я. Мне было интересно, чем можно скомпрометировать даму, которая уже отметила восьмидесятый день рождения.
– Вы не понимаете! – взвыла Кричевская.
– Так объясните, – попросила я. Старуха воровато оглянулась на дверь спальни и вцепилась в мою руку ледяными пальцами:
– Если вы нас не защитите, он его убьет! Убьет Валечку!
– Погодите, о ком мы говорим? – уточнила я. – О телохранителе вашей дочери, верно?
– Да! – прорыдала старуха.
– Не понимаю, зачем ему это?
– Он хочет получить наследство! Компанию Светланы, все ее деньги, счета в заграничных банках, недвижимость. – Галина Георгиевна захлебывалась слезами. – Все состояние!
– Какое отношение он имеет к этим активам?
– Я… я унаследую все имущество Светланы, – старуха промокнула слезы платком, – а Владик получит все это после меня… от меня… я сама ему все отдам.
– Но почему?! – недоумевала я.
Кричевская наконец успокоилась. Она тщательно вытерла глаза и будничным тоном сообщила:
– Он мой сын.
Чего-то в этом роде я и ожидала.
– А раньше вы сказать не могли?
– Да вы что, Евгения! – возмутилась старуха. – Мальчик вырос в детдоме… я так перед ним виновата…
– То есть вы с самого начала знали, что телохранитель вашей дочери… – Я не могла поверить своим ушам. Перед глазами у меня вставала картина – вот Влад утром выходит из спальни своей хозяйки…
– Нет! – Галина Георгиевна вскинула руки, как будто защищаясь. – Я понятия не имела, кто он такой! Я не знала, как он выглядит! Ведь я держала его на руках всего один раз в жизни – сразу после рождения… а потом написала отказ, и его отдали в Дом малютки…
Очень трогательно, ну прямо-таки сериал.
– А ваша дочь? Она ни о чем не подозревала?
– Конечно, нет! – Старуха в ужасе уставилась на меня. – Как я могла такое ей сказать?!
– Действительно, – усмехнулась я. – И в какой же момент что-то пошло не так? Ведь сначала Влад вел себя как нормальный человек, правда?
Кричевская кивнула:
– Это произошло в тот день, когда Светлана его оскорбила… сказала, что он никто… вы же при этом присутствовали.
Да, отлично помню эту безобразную сцену.
– После этого Владик как будто обезумел, – захныкала старуха, – перестал меня слушаться… и даже начал мне угрожать. Мне! Своей матери! – патетически воскликнула Галина Георгиевна.
– Очевидно, он не считает вас матерью, – холодно проговорила я. – Раз уж вы бросили его в роддоме и ни разу не поинтересовались его судьбой.
