– Это кто же тебя так изуродовал?
Это было уже слишком даже для мамы, которая немедленно показалась в дверях зала и окаменев уставилась на новую прическу своей старшей дочери.
– Что? Он покрасил тебе волосы? Да он с ума сошел… И что это за стрижка? – лепетала она, конечно же, имея в виду Данилу. После чего разгневанно набросилась на дочь: – А ты что, не могла его остановить, глупая? Неужели ты не заметила, что он с тобой делает?
Перед такой несправедливостью к Диане вернулось все ее самообладание:
– Я зачиталась, – сдержанно ответила она, – и он сказал мне, что ты дала ему все необходимые указания.
– Я… Да я подам на него в суд! Так изуродовать ребенка! Девочку из порядочной семьи! И ты весь день ходила в таком виде? В школе? Словно продажная девка! Какой позор! Тебя видели тети? И что сказали учителя? Я уничтожу его, я заставлю его закрыть салон! Я выскажу ему все, что думаю!
С этими словами мама схватила телефонный справочник и стала лихорадочно листать страницы в поисках домашнего телефона парикмахера.
– Может быть, надо было сходить с ней к парикмахеру, – жестким тоном сказал Командор. – Или еще лучше не совать свой нос и позволить ей самой объяснить парикмахеру, чего она хотела. По телефону всегда можно не так выразиться.
– Я прекрасно все объяснила по телефону! – разгневанно ответила невестка, бросая на деда взгляд, который означал: «А вам какое до всего этого дело? Лучше не вмешивайтесь!»
– Все, хватит! – прогремел Командор, молниеносным жестом сорвал с головы Дианы парик (та лишь успела пропищать «Ай!» из-за липучек) и, словно берет, повесил его на вешалку у двери.
Телефонный справочник грохнулся на пол, и мама истерически рассмеялась. Может быть, на самом деле ей хотелось не смеяться, а плакать. Дзелия тоже расхохоталась. Лишь Галинуча строго посмотрела на Командора, помотала головой и произнесла:
– И все-таки я предпочитала ее с косами.
Глава девятая,
в которой говорится о театре, о платьях и о премиях
Мама дулась целую неделю. Она никак не могла простить Диане три часа переживаний, которые она провела в ожидании, мысленно рисуя себе самые ужасные картины того, что случилось с дочерью. Такой жестокости, говорила мама, она от нее не ожидала, тем более что Диане уже было двенадцать лет и она достаточно разбиралась в том, что можно, а что нельзя, и должна была подумать о ее (маминых) переживаниях и пощадить ее (тоже мамины) чувства.
Кроме этого она не могла забыть унижения, что ей пришлось обратиться за помощью к свекру, и Дианиного предательства, что та так быстро перешла на сторону Командора и согласилась познакомиться с этой ужасной швеей. О шутке с париком она вообще не желала говорить, так ее это разъярило.
Ко всему этому добавляла дров Дзелия своим безудержным энтузиазмом по поводу ее скорого выступления в театре и крошечной роли в «Мадам Баттерфляй». Галинуче пришлось отвести ее в театр для примерки кимоно, так малышка тоже смогла познакомиться с изощренной соблазнительницей и вернулась домой, расхваливая ее на все стороны и рассказывая, что – о чудо из чудес! – дома у синьоры Нинетты живет целых шесть кошек. Бедная Дзелия! Она, в отличие от Дианы, так и не узнала бабушку Мартинец и была не в состоянии сравнить их.
– Поверь, я уже не знаю, что делать! – жаловалась мама тете Лилиане. – Я хотела бы не втягивать девочек в эту историю, но Командор и слушать об этом не желает. Настоящий тиран!
Сильвану тоже под каким-то банальным предлогом отправили в швейную мастерскую. Но она отказалась пожать руку «этой женщине» и даже не ответила на приветствие.
– Когда я поняла, в чем дело, то просто повернулась и ушла. Тебе тоже следовало так сделать, – говорила она Диане. – А уж смотреть на твою сестричку в роли китаезы я не пойду даже мертвая! (Она обнаружила то же невежество, что и Галинуча. «Но няне, – подумала Диана, – хоть служило оправданием то, что она никогда не ходила в школу.»)
Вопрос, идти или нет на представление «Мадам Баттерфляй», вызвал серьезные распри среди представительниц женского пола семьи Серра.
На одной чаше весов лежали любопытство и гордость присутствовать на дебюте семейной красавицы. Во всей Серрате не было другой девочки, которая могла посоперничать с Дзелией – ни у одной нет таких черт лица, такой тонкой фигуры, грации в движениях и сияющих волос, не уставала повторять тетя Лилиана. И потом, это был бы особенный вечер во всех смыслах слова. Певица, которая играла роль Чио-Чио-Сан, считалась звездой первой величины, мировой знаменитостью, и все городские чиновники уже соревновались в том, кто быстрее закажет лучшие ложи и места в первом и втором ряду. Семья Серра, хоть и не принадлежала к любителям лирической оперы, но в качестве хозяев театра не могла позволить себе пропустить событие такого масштаба, не окружив себя при этом сплетнями, которых именно в этот момент они так старательно пытались избежать.
Но, с другой стороны, существовала опасность, что Командор воспользуется моментом, чтобы сыграть с ними какую-то из своих подлых шуточек. Разумно ли подставлять себя под удар на публике, рискуя подвергнуть себя его провокациям, глупым вызовам или сентиментальным сценам?
Три невестки не знали, как поступить. Но на всякий случай каждая заказала себе новое платье. Диане мама тоже купила в магазине Кардано бархатное платье гранатового цвета с лакированным ремешком и белым кружевным воротничком, обшитым шелковой лентой. Модель платья предусматривала бант из той же ткани, чтобы украсить прическу, но волосы Дианы теперь были слишком короткими для какого бы то ни было узла или приколки.
Стрижка больше не ужасала Диану так, как в первый день. Постепенно она привыкла к новой прическе, тем более что та, вопреки всем ее ожиданиям, не повлекла за собой никаких важных изменений в ее жизни. К счастью, Диане по-прежнему снилось иногда, что Кочис говорит ей: «Ты красавица», и это примиряло ее с собственной внешностью. Только вот для театра она предпочла бы более «взрослое» платье.
Единственным утешением стало то, что Приске Пунтони ее мама тоже купила бархатное платье с кружевным воротничком, только синее, с широким поясом из мраморированного шелка (mordorè, как особенным тоном замечала бабушка Пунтони), который завязывался огромным бантом на спине, ужасно неудобным для того, кто почти четыре часа должен просидеть в кресле. (Но перед элегантностью удобство всегда отходит на второй план. Да и как там вечно говорит Галинуча? «Красота требует жертв!»)
Это платье Приска надела бы и в канун Рождества для получения от учебного комитета премии, которую выиграла за свое сочинение о «Празднике деревьев». Мунафо́, выздоровев и вернувшись к работе, не могла поверить, что премию выиграла эта наглая лентяйка Пунтони, а не ее великолепный Гай. Ну и что с того, что в тот день Гая не было на занятиях, ее заместительница могла бы разрешить ему написать сочинение и на следующий день. Ведь то, что он не стал бы ни у кого списывать, было и так ясно, и школьные правила позволяли делать подобные исключения. И вообще, если уж она не могла представить комиссии сочинение первого отличника в классе, то почему вдруг ей взбрело в голову выбрать для этого сочинение Пунтони? Кто знает, что за глупости написала эта взбалмошная девчонка, эта зазнайка, с ее абсурдной и бездонной фантазией…
