* * *
Сотый спектакль «Праздника жизни» прошел на редкость гладко, если не считать, что Федоров постоянно запаздывал с выходом, а когда появлялся, его заметно штормило. Да и текст он скорее чеканил на автомате, чем произносил от души. Угроза провала нависла только однажды, когда на сцене зашла речь об убийстве. Весельчак Людомиров исполнял роль братца жены покойного генерала, который упал с моста в реку. По пьесе он должен был весьма жизнерадостно шутить по этому поводу. Обращаясь к покачивающемуся Федорову, он произнес положенную фразу:
— Все это дело случая. Никто не знает, кому следующему падать с моста… — тут он обернулся к стоящей в тени декорации Лине, которая играла роль вдовы генерала, и усмехнулся: — Правда?
Этот трюк не был запланирован заранее. Но зрители не знали об этом, поэтому ничего и не поняли. А вот Лина даже под гримом заметно побледнела, глаза ее наполнились ужасом. Она открыла рот. Повисла напряженная пауза, которая закончилась прерывистыми всхлипами. Лисицына вылетела за кулисы и там разрыдалась, сорвав бурные аплодисменты.
— Я думаю, она его убьет, — шепнула Алена Вадиму.
Тот, восхищенно наблюдавший за игрой актеров из первого ряда амфитеатра, только хмыкнул: мол, «здорово» — так и не углядев подвоха в действиях Людомирова.
А в целом все завершилось благополучно. Ко второму акту Лину откачали, она успокоилась и вышла раскланиваться уже сияющей.
Пьянка, гордо именуемая банкетом, началась сразу же после того, как опустился занавес, и прямо на сцене, в неразобранных декорациях.
Кроме актеров, главного и второго режиссера, литературного редактора и прочих сотрудников театра, пришли еще какие-то друзья и коллеги-актеры, парочка случайно затесавшихся журналистов из близкого окружения, два по-деловому собранных человека в дорогих пиджаках, значимость которых ненавязчиво подчеркивали слегка торчащие из карманов сотовые телефоны (потом выяснилось, что это представители спонсоров спектакля «Гамлет» — той самой фирмы «Кожаный мир», по воле которой исполнители должны были бегать по сцене в замшевых штанах). Еще присутствовали четыре охранника этих спонсоров — внушительные верзилы, рядом с которыми любой качок выглядел бы ребенком. Впрочем, охранники участия в банкете не принимали, а стояли в стороне и пожирали глазами Лину Лисицыну. Ну, и в дополнение к компании пришли Алена и Вадим. Тетка Тая, как и грозилась, увела Горыныча сразу же после окончания спектакля. Он только успел дать указание Терещенко «ни с кого не спускать глаз». Впрочем, узрев охранников, Алена немного успокоилась по поводу своих нехороших предчувствий — ей показалось, что никто не посмеет совершить какое-нибудь злодейство, пока эти четверо будут на своих постах. А постов они, видимо, не собирались покидать, так как их хозяева сразу же пустились в загул, «хлопнув» по большому стакану водки и принявшись назойливо волочиться за молодыми актрисами. Через полчаса многие присутствующие уже догнали их по части алкогольного опьянения. Общество слегка поредело. Ушли режиссеры и работники бухгалтерии.
— Как ты думаешь, могу я позвать сюда Коржика? — шепнула Настена, улучив момент, когда Людомиров на минутку оставил ее в покое, перестав предлагать водку, которую, по его настоятельным просьбам, она непременно должна была попробовать, хотя бы из интереса.
— Пусть придет и уведет тебя отсюда, — ворчливо посоветовала ей Алена, отслеживая перемещения Ильи Ганина, который все собирался к ней подойти, даже кивнул пару раз, но у него никак не получалось. Его затягивали то в одну группку, то в другую, потом он вроде бы уже совсем направился в ее сторону, но на этот раз был перехвачен Линой Лисицыной, которая что-то зашептала ему на ухо. Он заметно посерьезнел.
— Давай попробуем отыскать гуру, — Вадим взял Алену за руку.
Отец Гиви нашелся сразу же, как только они отошли от эпицентра основного веселья. Оказавшись у правой стены сцены, они натолкнулись на группу людей, которые сидели кругом на полу, сложив ноги по-турецки, руки — по-монашески, и, закрыв глаза, что-то невнятно бормотали. Все они были в белом, вернее, белую куртку и джинсы имел только сам гуру, который сидел в центре круга, остальные ограничились простынями, накинутыми на головы.
— Вот тебе отец Гиви с последователями, — Алена указала на странное сборище.
Среди последователей отца Гиви она узнала Вениамина Федорова, который то и дело с сожалением оборачивался в сторону гудящей сцены, и Машу Клязьмину, видимо, окончательно впавшую в религиозный транс.
— Братья и сестры, попросим Великого отсрочить страшные беды! — неожиданно взревел гуру, воздев руки к потолку.
Вадим вздрогнул, инстинктивно сжав Аленин локоть.
— Будь мужчиной! — шепотом съязвила она.
— Не могу, — выдохнул он, — и когда ты перестанешь издеваться?! Что нам теперь делать?
Она пожала плечами и одарила его улыбкой:
— Молиться.
— Что?! — совершенно, как гуру, взревел следователь.
— Ты же любишь общаться в неформальной обстановке. Неформальнее, чем эта, вряд ли можно вообразить.
С этими словами она потянула его к кругу и, сев между Машей и Федоровым, усадила его рядом. Вениамин тут же заботливо протянул им по куску белой материи.
— Рад вам, пришедшие к свету! — душевно приветствовал он.
Алена сначала сложила по-монашески ладони ошалевшего Терещенко, который созерцал ее действия выпученными глазами, но не сопротивлялся, потом, сложив свои, с интересом уставилась на отца Гиви.
Тот снова воздел руки кверху с отчаянным воплем:
— Смилуйся над грешниками, Великий! Не ведают они, что творят, прости идущих к тебе!
— О чем это он? — спросила она Федорова.
— Молимся за упокой заблудших душ, — важно пояснил тот.
— Мне это не нравится. Как-то очень зловеще.
— Я бы тоже лучше пошел выпить, — тихонько пожаловался Вениамин, — но долг превыше всего.
— А ты совмести приятное с полезным!
Алена с Федоровым разом вздрогнули и уставились на неожиданно возникшего из темноты Ганина. Тот преспокойно уселся между ними на корточки и протянул пластиковые стаканчики.
— Наконец-то я до вас добрался, — он улыбнулся Алене и силой втиснул ей в руки стаканчик.
Вениамина уговаривать не пришлось. Он выхватил стакан у Ильи и залпом осушил.
— Хорошо, только мало! — посетовал актер.
— Лень, — крикнул Илья, — тащи поднос. Тут Федоров совсем в религию ушел. Нужно вытаскивать товарища из поповских пут.
— Просите, братья и сестры! — снова взревел гуру. — Просите за тех, кто предает нас по слабости. Просите Великого, чтобы снизошел до грешника!
В этот момент подоспел поднос со стаканами. Илья, как распорядитель несанкционированного пьянства, принялся одаривать всех молящихся водкой. Только двое остались равнодушны к его предложениям подкрепить религиозный пыл — отец Гиви (из убеждения) и Маша Клязьмина (потому что вообще ни на что не реагировала).
