— Я слышала, вы занимаетесь с Васей Ляхиным, да? — ни с того ни с сего спросила Алена.
Вопрос застал Прощенко врасплох. Она даже споткнулась на ровном месте.
— Да… — после минутной паузы ответила она.
— На ваш взгляд, он талантлив?
— У иных актерские способности видны сразу. Василию нужно работать над собой, но, в принципе, в нашем деле очень важна тяга и полная самоотдача. У Васи это хлещет через край. Знаете, прямо такой энтузиазм — взор горит, руки трясутся! А как он читает монолог Чацкого… — Прощенко закатила глаза, показывая, что словами это не передашь, но вдруг опомнилась и подозрительно посмотрела на собеседницу: — А почему вы вдруг спросили?
Алена и сама пожалела об этом. Но деваться-то было некуда.
— Мне кажется странным, что молодой парень прозябает в театре на столь нищенскую зарплату, — попыталась выкрутиться она, понимая, что не очень выходит. Прощенко — зрелая дама, весьма искушенная в жизни, прошедшая двадцатилетнюю школу театральных интриг, ее на мякине не проведешь. Так и случилось, она тут же заподозрила неладное и натянула на лицо маску неприступной добродетели:
— Знаете, милочка, быть актером — это не просто гримасничать на сцене. Актер — это частица театра, он впитывает в себя дух театра, только так. Иначе он не актер, а паяц. Учиться на актера нужно не в театральном училище, а здесь, за сценой, в гримерных, в репетиционных комнатах. Нужно дышать этим воздухом. И в этом смысле Василий поступает совершенно правильно — мальчик страстно желает стать актером, он будет принят в училище и придет туда уже тем, кем его не сможет сделать даже самый лучший педагог по актерскому мастерству…
Алене показалось, что она очутилась на Дне открытых дверей театрального вуза. Сразу стало нестерпимо скучно. Как-то само собой потянуло в «Шоколадницу» — дивное кафе и единственное место, где она провела большую часть лекций по философии, будучи студенткой университета. «Ностальгия — великая вещь…» — пронеслось в ее голове.
— …И когда я читала ему «Офелию», он смотрел на меня такими глазами, — восхищенно вздохнула Прощенко, прервав ее путешествие в «такое далекое и беспечное прошлое», — такими глазами, знаете, полными слез…
«Вот! — Алена торжествовала. — Вот почему она занимается с Ляхиным — он восхищен ею. Он обожествляет ее, как актрису, и может быть… как женщину?»
Видимо, Прощенко прочла ее мысли и, смутившись, снова попыталась принять вид метра-учителя, но напрасно — Алене в один момент стало все ясно.
— Василий — прекрасный ученик, — закончила тихо актриса.
— А как человек?
— Дивный, дивный! — с усиленной горячностью воскликнула Прощенко, понимая, что попала в тиски допроса, и пыталась выпутаться из неприятного разговора, не повредив своей репутации. — Очень восприимчивый, эмоциональный и… такой несчастный. Он ведь такой одинокий. Бедный, бедный мальчик!
Алена покачала головой. В основном от удивления, скрыть которое была не в силах. Чего это Прощенко взялась защищать Ляхина, словно на него уже кто-то нападает? Странно все это.
Она хотела задать актрисе еще парочку вопросов, но та просто-таки рванула от нее к дороге, наскоро попрощавшись, и, тут же поймав машину, поспешно нырнула в нее, даже не предоставив Алене шанс отказаться от предложения поехать вместе. Испугалась, что та ее раскрутит на откровения? Не может совладать с собой, когда речь заходит о ее ученике? Похоже на то…
Неужели у них роман? И еще… неужели Ляхина действительно нужно выгораживать? Но что он такое натворил?
* * *
Адрес Василия тоже не казался подозрительным — улица какого-то адмирала Раскувакова, действительно, рядом с театром. Презрев холодный ветер, Алена решила пройтись и подумать. Сначала мысли ее кружились вокруг ареста Ганина и возможных действий настоящего убийцы. Что он может предпринять? Напасть на еще одного актера или в знак протеста перерезать горло какому-нибудь случайному человеку, как это было в прошлый раз? За актеров Алена не волновалась. Скорее всего бандитов не слишком убедили действия милиции, и они очень сомневаются в том, что Илья на самом деле задушил их товарища. И вообще… убийство охранника — довольно загадочно само по себе. Во-первых, что он увидел? Ведь убили его только потому, что, потащившись за Линой Лисицыной, он мог заметить такое, что убийца хотел скрыть. Но что? И вообще, как он оказался под сценой? Что он там делал? В конце концов, что делала там Лина, если исходить из того, что охранник волочился именно за ней? Да и каким образом нормальный человек смог задушить такого верзилу? Из всех, кого она знала в театре, только Федоров, благодаря своей внушительной комплекции, имел шанс выиграть в схватке с охранником. А ведь схватка должна была состояться. Неужели охранник добровольно согласился бы расстаться с жизнью?
Да и за Линой ли он пошел под сцену? А за кем тогда, или за чем? Может быть… Осветители и рабочие сцены пируют сами по себе, их редко приглашают на актерский банкет. В тот вечер точно не приглашали. И если спиртное для интеллигентной публики обычно хранится в костюмерной у тетки Таи, то водка для рабочих складируется где? Конечно же, в той самой маленькой комнатке под сценой, в которой они с Вадимом и нашли труп охранника. Теперь она вспомнила, что в разгар веселья выяснилось — бутылок с «горячительным» не осталось, и Вениамин Федоров собрался было бежать в ларек. Но к тому времени стрелки часов подбирались уже к четырем утра, и Ганин уговаривал его не ходить, тем более что идти он был неспособен, стоял, прислонившись к стене, и бубнил, что «ежели в его руках немедленно не окажется бутылка, он всем назло выползет на улицу и попрется в ларек, как последний бомж». Тогда Ганин попросил кого-нибудь спуститься под сцену и одолжить у осветителей водки для Федорова или сбегать ради него в магазин. Наверное, этот бедолага охранник и откликнулся на его просьбу. Лина тогда еще была с ними. Точно! Она и крикнула: мол, «кто-нибудь, спасите короля!». Верзила захотел быть рыцарем в ее глазах и пошел. Вот тогда он и увидел то, чего не должен был видеть! А потом Алена танцевала польку с Ильей и целовалась с Терещенко. И Вадим решил ее увести, потому что вела она себя совершенно некрасиво. А охранника все не было. Федоров совсем разбушевался, даже, держась за стену, направился к выходу со сцены. Тогда Вадим пообещал, что добудет ему бутылку сам. Вот почему она помнит качающиеся над головой балки — потому что они тоже спустились под сцену в поисках осветителей. И вот почему она ругалась с ними — они говорили, что водка у них тоже кончилась, никто никуда не побежит, так как все ослабли и лежат на полу. А она кричала, что нет среди них настоящих мужиков. Что они ей отвечали, Алена предпочла не вспоминать. Жуткая, подвальная ситуация! Так что же увидел охранник в той кладовке? Может быть, заметил, как кто-то подмешивал в водку димедрол, чтобы напоить ею неугомонного Федорова?
Интересно, что скажет по этому поводу Вадим? Скорее всего попытается доказать, что именно Ганин сыпал димедрол в водку, когда его застукал за этим делом охранник. Ведь Терещенко все еще надеется, что именно Илья и есть убийца. Почему он так упорствует? Потому что он не знал Ганина раньше и ему не представилось случая убедиться в том, какой тот замечательный парень? Или Вадим вообще плохо разбирается в людях? Кроме него, ни у кого не возникает мысли, что Илья мог хоть каким-то боком быть причастен к убийствам. Похоже, что даже Горыныч и тот не согласен с Вадимом. Так почему же следователь держится за свои подозрения с уверенностью маньяка? Потому что ревнует ее? Нет, это, пожалуй, слишком смелая догадка. Да и вообще, ну его, со всеми его версиями! Думать о Вадиме ей совершенно не хотелось. Слишком уж странной казалась ей их связь. Романом это уже не назовешь. Какой там роман! Пару раз целовались в состоянии алкогольного опьянения, а теперь он и близко к ней боится подойти. Даже когда она изредка проводит рукой по его щеке, вздрагивает, словно его касаются не пальцами, а оголенными проводами. Вообще, все это странно. Сам признался в любви, сам делает вид, что она ему нравится, но никаких дальнейших шагов — однажды пригласил на свидание — и какая проза! — в Пушкинский музей. В «Сатирикон» — это уже она его затащила. О том, чтобы, как прежде, зайти к ней в гости на чашечку чая, так и речи быть не может. Он что, интересно, опасается, что она его затащит в постель?! Ну а если и так? Чего в этом страшного для мужика? «Тоже мне, романтик хренов! — выругалась про себя Алена. — Нужно его успокоить при случае, что не имею на него никаких сексуальных видов!» И вообще, отношения с Вадимом все больше напоминали ей деловое соглашение. Словно они заключили некий пакт о сотрудничестве — не слишком долгосрочный, всецело удовлетворяющий интересы обеих сторон. «Интересно, как Ганин понимал, что с Линой Лисицыной у них ненадолго? Вот я не могу разобраться, надолго ли у меня с Терещенко. Так же, как не могла догадаться, насколько серьезно у меня с Буниным…» Бунин. Гад последний! Крутит свои многочисленные романы, а ей даже ни разу не позвонил! Все мужики — сволочи, и черт с ними! Тем более что она уже пришла по указанному адресу. Дом был самый обычный — девятиэтажный, кирпичный, с большим количеством застекленных балконов. Она поднялась на четвертый этаж. Дверь квартиры Василия Ляхина тоже не вызывала особенных подозрений — самая заурядная дверь, обитая дерматином. Алена вдавила кнопку звонка. Где-то внутри раздались мелодичные переливы. Но и только. Хозяина дома не было. Это сразу стало понятно по гнетущей тишине, которая ответила на звонок. Она позвонила еще пару раз для приличия — тот же результат — и, повернувшись, вознамерилась пойти вниз. В этот момент из противоположной двери вышла соседка Ляхина — дама внушительной наружности, не то чтобы она была толстой, вовсе нет, скорее всего без одежды она выглядела поджарой. Внушительной ее делали высокий рост, прямая осанка и строгое выражение лица. На носу дамы покоились большие очки в тонкой золотой оправе. На секунду дама напомнила Алене ее собственную тетку Таю, она даже улыбнулась ей, но потом, решив, что радушие в этой ситуации вряд ли уместно, просто кивнула головой. Даму же, видимо, до глубины души тронула радостная улыбка незнакомой девушки, она тоже слегка расцвела, моментально перестав быть внушительной.
