Единственным из «высших чинов», к кому Шауб всегда относился с должным уважением, оставался Мюллер. Но не потому, что тот являлся шефом гестапо. Просто «бывший полицейский гонитель нацизма», как его называли недруги из всё тех же «высших чинов», знал, что в свое время, когда Гитлера чуть было не убедили отправить шефа гестапо в концлагерь, вступился за него именно Шауб.
С тех пор личный адъютант всегда помнил слова «гестаповского мельника»: «С этого дня для вас, депутат рейхстага
[85]
Шауб, гестапо больше не существует». Мало того, после этого заступничества Мюллер всячески демонстрировал свое дружеское расположение к Шаубу. Хотя все находили в этом нечто противоестественное, поскольку Мюллер не дружил ни с кем. Никогда и ни с кем! Кстати, Шауб ценил Мюллера еще и за то, что он был единственным, кто никогда не забывал о его депутатстве и кто все еще относился к мандату депутата рейхстага с должным уважением. Или по крайней мере создавал видимость такого уважения.
— И все же обер-лейтенант прав, — вступился за беднягу Зон-баха комендант крепости. — Вопрос о резервных пилотах нужно решить. Причем решить в принципе.
— Этим займутся, — неопределенно как-то ответил Шауб, не желая вникать в сложность тех отношений, которые возникли в последнее время между фюрером и рейхсмаршалом Герингом. — Кстати, вы, Штубер, отправляетесь со мной в Мюнхен. Для чего? — спросил он, хотя штурмбаннфюрер даже не пытался выяснять мотивацию этого путешествия. — Для выполнения миссии весьма деликатного свойства.
— В сознании офицера, одичавшего в горах, любой визит в столицу Баварии приобретает очертания «миссии деликатного свойства», — заверил его комендант крепости.
15
Поздно вечером, когда после организованных Ангелом Бошем деловых переговоров о создании арт-студии и издательства Софи наконец вернулась в свой номер, вновь прозвенел телефонный звонок.
«Только бы не рейхсмедик СС Гебхардт! Кто угодно, только не он! — мысленно взмолилась гауптман. — Всему же есть предел!».
В компании профессора и Хёттля ей пришлось провести все утро, и вряд ли у нее хватило бы сил вновь бесконечно выслушивать Гебхардта: «Только так, и во имя рейха!». К тому же Гебхардт откровенно начал демонстрировать свое неравнодушие к ней. Но что странно: не так уж и плох был собой этот мужчина, чтобы его ухаживание вызывало некое чувство неприятия, тем не менее женская душа Софи как-то сразу отторгла его.
— Мы приятно удивлены, госпожа Жерницки, — тотчас же узнала она голос Фреда, и вряд ли англичанин догадался, почему женщина так облегченно вздохнула, — вашим отношением к делу.
— Моим отношением? — переспросила Софи и только теперь заметила, что заговорил-то Фред по-русски. Пусть и все с тем же англо-германским акцентом.
— Не ожидали столь высокой оценки?
— Просто решаю для себя, каким образом эту вашу оценку я должна прочувствовать? — Тоже по-русски ответила Софи, тут же упрекнув Фреда в том, что скрывал свое знание русского и так долго не признавался, «что он таки да, из наших».
По характеру своему Софи все еще оставалась одесситкой. В любой ситуации это прослеживалось в афористичности ее мышления, в логике восприятия всякого, кто намеревался сблизиться с ней, в той особой, ироничной манере ведения разговора. И хотя Фред попытался заверить ее, что он вообще-то «не из наших», поскольку всегда был как бы из англичан, Софи позволила себе усомниться.
— От имени правительства Великобритании высказываю восхищение вашими… — сделал Фред «как бы из англичан» многозначительную паузу, — предельно точными исследованиями в области искусствоведения.
— Значит, все-таки «предельно точными»? — вновь позволила себе переспросить Софи.
— Насколько это допустимо. И насколько это поддается проверке.
— А вы чего ожидали от такого профессионала, как Софи Жерницки?
— Как видите, пытаемся осознать свои ошибки.
— То есть о возможной печальной участи ваших посольств вы, оказывается, помните? — не стала прибегать к каким-то особым иносказаниям Софи.
И вновь с удовольствием выслушала жизнерадостное ржание Фреда.
— Естественно, помню.
— Должна же я буду хотя бы под занавес войны как-то самовыразиться.
— Все вопросы уже согласованы. Ваши условия приняты. Причем с такой легкостью, что вызвали у меня недоумение: когда речь шла об оплате агентуры, английская казна всегда оставалась неумолимо скупой.
— Хорошо, условия согласованы…. И что мы с вами с этого будем иметь?
— Ваш неповторимый «одесский», Софи! Никогда не прощу себе, что до сих пор не побывал в Одессе.
— А кто бы вас туда, в советский город, впустил, англосакса напомаженного? — И теперь уже они смеялись вдвоем, беспечно и задорно. — Впрочем, если вы научитесь говорить не столько по-русски, сколько по-одесски, может быть, я еще и подумаю.
— Уже с сегодняшнего дня буду стараться. Но вернемся к делу. Как я уже сказал, в Лондоне ваш труд оценен достойно, — вновь перешел Фред на германский, слишком уж серьезным было то, о чем он собирался говорить.
— Вам так показалось? Лично я пока что этого не осознала. И потом, не забывайте о традиционной скупости королевского казначейства, о которой только что вспоминали.
В дверь постучали, и на пороге появилась Мелита, а вслед за ней — Ангел Бош из Триеста. Софи молча указала им на кресла.
— Нерешенным остался только один вопрос, — не позволил сбить себя с толку Фред.
— Нельзя ли яснее?
— Как насчет вашей угрозы стать невестой одного очень серьезного и благочестивого джентльмена?
«Счас! — ответила ему про себя Софи. — Вот так взяла и разбежалась!». А вслух:
— Совести у вас нет, Фреди: так безжалостно уводить с праведного пути девушку, которая наконец-то, впервые в жизни, размечталась удачно выйти замуж за достойного человека, — с молитвенными интонациями в голосе пристыдила его Софи.
— Именно это — выйти за достойного человека, я вам и предлагаю, леди Жерницки.
— Вы пока еще ничего не предлагали, Фред. У вас пока еще даже в помыслах ничего такого не возникало.
— Опять что-то не так? — слегка подрастерялся англичанин, и только по этому признаку Софи поняла, что он и в самом деле не шутит.
— Да все «не так». В самом своем замысле.
— Напомню, что к нашим личным делам королевское казначейство отношения не имеет, леди Жерницки.
— Я веду речь о достойном человеке, а не о казначейских проходимцах, — поучительно заявила Софи. — Впрочем, вам уже известно, что первый «поцелуй невинности» я дарю мужчине только после тщательного знакомства с его служебным «досье» и банковскими счетами.
