Возможно, в плену этих грез и возникло желание, в порыве которого Свирепый Серб даже пытался предложить графине фон Ленц вернуться туда, в насыщенную водными парами, пропахшую недорогим итальянским мылом и какими-то терпковатыми германскими духами, комнатушку. Однако несмелый намек мужчины на повторение эксперимента с «походным вариантом» Альберта отмела все с той же вальяжной великосветскостью, и даже с артистической вспышкой возмущения.
— Проявление моей «душевой слабости», — почти прошипела альпинистка, — еще не дает вам основания вести себя со мной, как с казарменной девкой.
— По крайней мере теперь я буду знать, что существует еще и такое проявление слабости — «душевое», не имеющее ничего общего с «душевным».
17
К приютившемуся на берегу горной речушки в отрогах Белых Карпат замку Визовице обер-диверсант рейха прибыл уже к восьми вечера. Расположенная в двенадцати километрах отсюда, в городке Злин, электростанция, все еще работала исправно, поскольку в замке более или менее ярко были освещены не только покои, но и сторожевые башни, ворота и даже готически выстроенная предвратная часовня, возле которой, рядом с танкеткой, притаился из дикого камня выложенный дзот.
— Позвольте представиться: оберштурмфюрер Гельмут Хайнеке
[87]
, — возник на пути вышедшего из бронемашины Отто Скор-цени невысокий, худощавый блондин лет тридцати пяти, с болезненно запавшими щеками. — Мне поручено…
— Знаю: вы — начальник полиции безопасности города Злин, — прервал его начальник отдела диверсий РСХА. — Как раз вы мне и нужны. Сколько людей находится сейчас под вашим командованием?
— Вместе с отделением полиции и полевой жандармерии наберется около двух рот.
— Германский офицер не может оперировать такими понятиями: «около двух рот», — отрывисто, гортанно проговорил Скорцени. — Он должен назвать точное число штыков.
— Завтра же утром я уточню и…
— Мне не нужны ваши уточнения, Хайнеке. Послезавтра, к девяти утра, вы явитесь сюда, к замку, во главе двух рот бойцов. И мне безразлично, из кого вы их укомплектуете. Поставьте под ружье всех тайных агентов гестапо, СД и полиции, всех местных фольксдойче. Одну из этих рот возглавите лично.
— И поставлю под ружье, ибо так приказано, — вытянулся по стойке смирно оберштурмфюрер.
— Но главное: поднимите на ноги всех своих информаторов и выясните, где базируются ближайшие партизанские отряды чехов.
— Такое впечатление, что теперь они везде. Причем с каждым днем, с приближением армии коммунистов, их становится все больше.
— Это не ответ комиссара гестапо, — почти прорычал Скор-цени, мельком осматривая амбразуры дзота, гарнизон которого, из четверых бойцов, уже выстроился у входа. — Мне сказали, что, прежде чем оказаться в Моравии, вы служили во Франции.
— После того как исполнял обязанности комиссара гестапо в Кобленце и Висбадене, господин оберштурмбаннфюрер, — поспешно уточнил Хайнеке, и в голосе его появились какие-то оправдательные нотки, словно служба во Франции приравнивалась к завуалированному дезертирству.
— Не вы первый, на кого служба во Франции повлияла столь разлагающе, — отчеканил, словно смертный приговор зачитал, Отто Скорцени.
— До сих пор особых замечаний по службе у меня не было, — насторожился оберштурмфюрер.
— Потому что в Берлине сейчас нет других забот, кроме как заниматься вашими взысканиями. Генерал Шернер в замке?
— Извините, теперь уже фельдмаршал… Шернер.
— Генерал-фельдмаршал, — исключительно из упрямства уточнил обер-диверсант. — Однако следует признать, что чин этот Шернер получил по справедливости, дослужившись до него от рядового. Единственный из всех фельдмаршалов, которых когда-либо знала Германия — от рядового!
— Он ждет вас в отведенном ему бароном фон Вальдеком кабинете, в Философской башне.
— Вот как: командующие группами войск предпочитают теперь проводить время не в штабах, а в Философских башнях местных замков?! — прогромыхал своим камнедробильным басом обер-диверсант рейха. — Теперь у них так принято?
— Барон утверждает, что тремя днями раньше Шернер отмечал в его замке присвоение фельдмаршальского чина, а сегодня специально прибыл, чтобы встретиться здесь с вами.
— Какая честь! — иронично отреагировал оберштурмбанн-фюрер. — Философские беседы в Философской башне. Кстати, никуда не отлучайтесь, Хайнеке… Как только я завершу беседу с Шернером, придется вступать в военно-философские диспуты с вами как с комиссаром местного гестапо.
— Вы говорили о засылке агентов. Теперь сделать это очень трудно. Чехи понимают, что мы продержимся здесь недолго, и не видят смысла рисковать, работая на нас.
— Вы непростительно глубоко проникаетесь их чувствами, Гельмут. И в этом ваша трагедия.
— Но одного агента заслать нам все же удалось. Завтра, под именем партизана Ковача, он должен прибыть в Визовице на встречу с местным подпольщиком.
— Тоже вашим агентом?
— Настоящим подпольщиком, который пока что даже не догадывается, что работает под нашим наблюдением.
— Завтра же этого Ковача доставьте ко мне.
— В картотеке гестапо он числится по именем Олдржих Батя. Работал на Германию еще до ввода наших войск в Чехию.
— Тем более, ко мне его, этого Олдржиха! — пророкотал Скор-цени.
Барон фон Вальдек встретил его в устланной коврами и обвешанной старинными гобеленами гостиной, в камине которого вовсю полыхали большие куски угля. Здесь было немного чадно, зато тепло и слишком уж не по-военному уютно. Барон был искренне рад появлению у него «диверсионной легенды Третьего рейха», и не даже пытался скрывать этого.
Поприветствовав «самого бесстрашного воина Третьего рейха», фон Вальдек тут же приказал камердинеру пригласить в гостиную фельдмаршала Шернера, чтобы втроем посидеть за рюмкой коньяку.
— Вы даже не представляете себе, насколько неуютно оставаться в этой наполненной красными партизанами моравской глуши, — пожаловался Вальдек. — Создавая здесь, в центре своих владений, замок, мои предки рассчитывали, что он станет настоящей охотничьей Меккой для многих аристократов Словакии, Моравии, Силезии. Собственно, так оно вначале и было. Многие аристократы почитали за честь отобедать в замке барона фон Вальдека, который так и называли «Вальдеком» — хотя официально его именовали «замком Визовице», — поохотиться в его лесах и посидеть вечером у камина. Но теперь, как видите, все складывается по-иному…
