— Фюрер не может так поступить с офицером своей армии, а тем более — с женщиной! — категорически заявила она, запрокинув голову и вздернув маленький, клинышком заостренный подбородок. — Он не способен поступить таким образом с офицером, который честно и до конца выполняет свой долг и не замечен ни в каких помыслах о дезертирстве или предательстве.
Такой рьяности Свирепый Серб попросту не ожидал. Только теперь он по-настоящему понял, что имел в виду Майнц, когда предупреждал, что на самом деле бесстрашная альпинистка является столь же неустрашимой нацисткой гитлеровской закваски.
— По-вашему, горные егеря, которых Майнцу было приказано расстрелять, были похожи на дезертиров, трусов или предателей?
Он поднялся и, уже не стесняясь женщины, прошел в душ, неся с собой в охапке одежду.
— Уверена, что оберштурмбаннфюрер совершал эту расправу не по личному приказу фюрера, который поэтому никакой ответственности за нее не несет, — вслед ему жестко парировала Альберта.
«Этой фанатичке ничего не стоит выдать тебя гестапо или СД, как “врага рейха, клевещущего на фюрера”», — сказал себе Свирепый Серб, остужая разгоряченное тело едва-едва теплой водой.
Подобные обвинения слышать ему уже приходилось. — Или провокатора, сеющего недоверие. Это уж в зависимости от настроения».
А еще он подумал, что какая-то странная у них получилась встреча, почти полностью подтверждающая старинную поговорку, что от нежности до ненависти расстояние в одно неосторожное слово.
— До окончания войны осталось каких-нибудь три-четыре недели, не больше, — как можно спокойнее произнес он, по-солдатски быстро облачаясь в мундир. — Высшие чины государства явно нервничают, превращают все добытое ими на оккупированных территориях в клады, горячечно заботятся о своей собственной безопасности и безопасности своих сокровищ. В этой суете и нервозности они способны казнить кого угодно, хоть Деву Марию. Единственное, что я вам предлагаю, так это на какое-то время скрыться, ради вашего же спасения.
— Но фюрер заботится сейчас не о своей судьбе.
— Почему вы так считаете?
— Потому что в таком случае отсиживался бы здесь, или в одном из альпийских замков, а не работал в бункере рейхсканцелярии, под непрерывным обстрелом и бомбардировками. Фюрер потому и остался в столице, что подчинил свою жизнь судьбе Берлина, судьбе армии, судьбе рейха.
Выслушав графиню, Свирепый Серб попытался взглянуть на нее снисходительно, и был неприятно удивлен наткнувшись на точно такой же ее взгляд.
— О судьбе армии, рейха и самой нации ему следовало заботиться раньше, когда он бросал все это на жертвенник бессмысленной войны с Россией, Англией, Францией, Америкой, Канадой и всем прочим миром. Оставаясь в окруженном Берлине, он всего лишь избирает одну из форм, один из путей к самоубийству. Причем таких путей, которые изначально ведут не к спасению страны, а к личной возможности вождя более или менее красиво уйти.
Графиня все еще выслушивала его, однако душа ее уже наполнялась гневом.
— Почему вдруг вы решили позаботиться обо мне, гауптман Ведович? Да к тому же столь странным образом — склоняя к измене и дезертирству?
До сих пор Свирепый Серб старался говорить как можно спокойнее и убедительнее. И был удивлен, что даже этот свой вопрос Альберта задавала с известной долей агрессии, словно поставила своей целью — во что бы то ни стало обличить его в предательстве.
— Уже хотя бы потому, что и до этой встречи вы мне нравились, а теперь — тем более. Разве этого мало?
— То, что произошло между нами, — всего лишь сексуальная истерия, которая никого из нас ни к чему не обязывает, — сухо определила линию своего дальнейшего поведения графиня фон Ленц, передергивая при этом крепкими мускулистыми плечами.
— И все же… Если вам негде будет укрыться, мы, то есть я и те люди, которые стоят за мной, постараемся помочь вам. Возможно, даже удастся уйти за рубеж — в Швейцарию или в Лихтенштейн. Если же такой уход не удастся — забейтесь в какую-нибудь глушь, заболейте, отсидитесь в тайных комнатах замка Шварц-бург. Оберштурмбаннфюрер Майнц искать вас не станет; мало того, он даже не станет торопиться — насколько будут позволять обстоятельства — с докладом о вашем исчезновении, считая, что вы попросту приболели. Я тоже буду молчать. То есть как минимум неделю мы вам подарим.
Только теперь графиня поднялась с постели и, на ходу застегивая халат, подошла к фуршетному столику. Все еще молодая, миловидная и статная, она буквально привораживала Арсена очертаниями своих бедер и грудяшек. Как только она вновь предстала во всей красоте своей фигуры, Свирепый Серб понял: все, о чем они только что говорили, не имеет никакого смысла. Это был разговор о чем-то неестественном, что противно самой человеческой природе. Альберта наполнила свой бокал вином и молча, задумчиво глядя в окно, опустошила его, так и не предложив гостю присоединиться к пиршеству.
— Свой выбор я сделала еще в юности, — четко и твердо произнесла она, не обращая внимание на то, что Арсен уже надел плащ и стоит у двери. — Иной Германии, кроме «Германии фюрера», я не вижу и видеть не желаю.
22
Деревушка, через которую они проезжали, казалось, принадлежала совершенно иному миру — не ведавшему ни побед, ни поражений. Никаких руин, никаких пожарищ. Аккуратные домишки посреди ухоженных усадеб, загоны для овец на склонах гор, возле каждого из которых виднелись хижины чабанов, складские помещения и каменные надстройки колодцев, сооруженных прямо над родниками, вода из которых струилась по каменным желобам…
Наверное, она так и оставила бы после себя впечатление некоей картинной патриархальности, только слишком уж много — не менее двух батальонов — солдат скопилось в ее предгорной части, устроив себе привал под защитой скал, между речкой и небольшим лесом.
— Не кажется ли вам, комендант, что многовато частей шляется здесь, по баварским тылам, — нарушил обет молчания Шауб, — в то время, когда на фронте катастрофически не хватает солдат?
— Извините, обергруппенфюрер, но эти находятся уже вне территории «Альпийской крепости», — решительно объявил Штубер, хотя никакой уверенности в том, что действительно находятся вне территории, у него не было.
— И тем не менее… Почему служба СД и полевая жандармерия не занимаются ими?
— Занимаются, да только у каждого из командиров свое объяснение. А главное, никто не знает, каким образом наказывать все эти «шляющиеся части», куда их теперь направлять и вообще есть ли смысл бросать их в крематорий передовой?
— «В крематорий передовой», — задумчиво повторил Шауб, думая о чем-то своем. — Правильно сказано, штурмбаннфюрер.
— Всех, кто оказывается в зоне «Альпийской крепости», я тут же зачисляю в состав гарнизона, а затем определяю для них место дислокации. Офицеры воспринимают это чуть ли не как спасение — своих солдат и свое собственное.
