— Всего лишь пытался помочь советом старого холостяка.
— Только что мне стало известно, что вы страстно хотите видеть меня, граф, — как ни в чем не бывало, произнесла Софи тоном «девицы для приключений», приближаясь к столику Филиппа и краем глаза провожая поспешно удаляющегося Кроуна.
29
Агент гестапо Олдржих Батя
[95]
оказался широкоплечим приземистым крестьянином, с лицом, изрезанным черными, словно осенние борозды, морщинами. Держался он спокойно и уверенно. Скорцени привык к тому, что собеседники не выдерживают его тяжелого взгляда, но похоже, что к Бате это не относилось.
— Мне сказали, что недавно вам удалось внедриться в партизанский отряд, — произнес Скорцени, как только агент вошел в комнату, отведенную обер-диверсанту владельцем замка бароном фон Вальдеком.
— Внедрился, так и было, — глухим басом ответил Батя.
— И что вроде бы добровольно вызвались сделать это.
— Знаю, что остальные агенты отказались. Идти сейчас в партизанский отряд — значит, идти на виселицу. Но, как видите, я пошел.
— Меня интересует: вы действительно сами вызвались идти? Или, может, Хайнеке шантажировал вас, угрожал, что выдаст партизанам, расстреляет вас и родственников? Спрашиваю из чистого любопытства, но ответ должен быть правдивым.
— Да нет, ничего такого не было. Просто оберштурмфюрер спросил, могу ли я пойти в отряд. Я сказал, что могу. И все, никакого шантажа. Перепуганным на такое дело идти нельзя, здесь воля нужна, азарт, кураж. Как в при игре в карты, когда на кону — сама жизнь.
Скорцени взглянул на Батю, как на блаженного, и очень пожалел, что не может сказать ему вслух то первое, что пришло ему на ум после знакомства с досье этого агента: «Святой же вы человек!». Идти на такое задание во имя рейха за несколько дней до того, как сам этот рейх погибнет — на такое способен даже не каждый германец, ариец, член СС. А тут ведь речь идет о чехе, славянине!
— Я потребую, чтобы вас достойно вознаградили за эту операцию, господин Батя.
— Оно бы неплохо, чтобы действительно подкинули немного деньжат. Как вы понимаете, после ухода германских войск устраиваться в Чехии будет трудно. И все же пошел я на эту авантюру не ради денег.
— Ради чего же? — с нетерпением поинтересовался Скорцени, расстилая на столе перед агентом армейскую карту Моравии.
Отто помнил, что агентом абвера бывший ветеринарный фельдшер-чех из Силезии Олдржих Батя стал еще до вторжения германский войск в Богемию. Как следовало из досье, которое хранилось в злинском отделении гестапо, он окончил разведывательно-диверсионную школу сначала в Мюнхене, а затем уже здесь, в Чехии, неподалеку от Праги, где его готовили в основном, как «исполнителя приговоров», то есть чистильщика, призванного избавлять резведывательно-диверсионную сеть от предателей, двойников и людей, оказавшихся лишними. Причем кандидатура его была избрана не случайно: Олдржих Батя метко стрелял, прекрасно владел приемами рукопашного боя и даже отменно метал ножи и топоры. С тех пор он выполнил добрый десяток опаснейших заданий — сначала по линии абвера, а затем уже и по линии гестапо.
— Не знаю, ради чего, — пожал плечами агент. — Почему скалолаз, не имея ни страховки, ни даже альпинистского снаряжения, вновь и вновь карабкается на скалы? Почему ныряльщики решаются устраивать себе в акульих бухтах «танцы в адовом кругу акул»? Почему вы решаетесь на такие опаснейшие операции, как освобождение Муссолини?
— Ну, я — это другое дело.
— Почему другое? Все то же самое. Одного поля ягоды.
— Я — германец и действую во имя рейха.
— Если это и правда, то только наполовину И дело даже не в том, что по материнской линии вы все-таки венгр, а не германец. Уверен: будь вы чехом, французом или русским — действовали бы точно так же. Просто мы с вами из какой-то такой, особой, что ли, породы. Говорю это не потому, что хочу поставить себя в один ряд с вами. Статусы у нас — да, разные, но порода, племя — одно и то же.
В течение нескольких минут агент указывал на карте места базирования небольших отрядов, из которых, собственно, и состояла 1-я чешская партизанская бригада «Ян Жижка»; говорил об их численности, называл людей, которые оказывали помощь партизанам, отметил два места, в которых располагались резервные партизанские склады с оружием, в основном доставленным советскими самолетами, а также горные хутора, в которых располагались штаб, госпиталь и разведывательный взвод его отряда.
Когда вопросы, которыми осыпал его обер-диверсант рейха, иссякли, агент решительно поднялся и попросил, чтобы его подбросили к Злину, откуда он должен будет вернуться в отряд.
— Возвращаться в отряд вам уже не нужно, — задумчиво проговорил Скорцени.
— Думаете, что не нужно?
— Будем считать, что задание вы уже выполнили. Причем отлично справились с ним. Благодарю за достойную службу.
Привычного «Хайль Гитлер!» не последовало.
— Это что ж получается: что я уже больше не нужен? — разочарованно, не скрывая обиды, спросил Батя.
— Наоборот, я хочу сохранить вас для дальнейшей работы. Сейчас в каждой стране мы создаем так называемую агентурную «сеть вторжения»
[96]
. Вам об этом что-нибудь известно?
— Нет, господин оберштурмбаннфюрер. Но если такая «сеть вторжения» будет создаваться и здесь, в Моравии, — азартно вспыхнули огоньки в глазах Бати, — то я готов. Не представляю себе, как это я просто так, возьму и вернусь в свою ветеринарию. Слишком уж привык к жизни агента, диверсанта…
— Что еще раз подтверждает, что я не ошибся, останавливая свой выбор именно на вашей кандидатуре. Военного чина, насколько я понимаю, у вас нет?
— Когда-то, во время службы в чешской армии, я был сержантом.
— От имени германского командования я присваиваю вам чин лейтенанта, офицера германской разведки. Соответствующий приказ будет издан, с высшим командованием будет согласовано. В этой войне мы вынуждены будем капитулировать, но ведь Германия после этого не исчезнет, а значит, разведка ее обязательно вспомнит о вас и ваших заслугах. Мы, те, из «бывших», кто в течение какого-то времени окажется в подполье, тоже будем помнить о своем агенте в Чехии. Очень скоро вы вновь окажетесь на передовой, но тогда уже мы, германцы, будем выступать единым фронтом с англичанами, американцами и французами. И враг у нас будет один — коммунистическая империя.
