Потом Майер завел речь о части золотого запаса Российской империи, которую якобы умыкнули чехословаки
[125]
. «Я абсолютно уверен, – говорил Майер, – что капитал „Легио-банка“
[126]
пополнялся из тайных хранилищ в Йиглавских горах, где лежало русское золото. И если бы наши советы не игнорировались…»
Тут терпение Андрея лопнуло. Он неотлучно провел в чехословацком корпусе все время с момента, когда в мае 1918 года он отказался выполнить приказы большевиков о разоружении
[127]
, до прибытия легионеров на родину в 1920-м. Он с несколькими помощниками только и делал, что наблюдал за ящиками с золотом, и был совершенно уверен в необоснованности обвинений в адрес чехословаков. Андрей сделал аккуратное движение – и стопка бумаг вместе с киктопом исчезла из рук аукциониста.
Тот замолчал, удивленно разглядывая свои пальцы.
– Спасибо за все, господин Майер. Не беспокойтесь. Мы с точностью до метра знаем, где все лежит. И у нас не будет проблем с собственниками. Там общественная территория, идеальная для раскопок, даже рекультивации не потребуется. Поэтому разрешения будет достаточно.
– Точно знаете? – Майер был настолько удивлен, что даже не обиделся.
Такой же вопрос возник и у Шурика:
– Как мы можем точно знать? – спросил он, как только они, попрощавшись с Майером, скрылись за углом «Уткикена». – Мы же только приблизительно понимаем, где все лежит. Черт знает, что могло произойти. Осушили эти болота, скорее всего. Вдруг прямо там какое-нибудь поместье?
– Хутор, – поправил его Андрей. – Не вздумай в тех местах сказать «поместье». Тебе тогда ни в одном баре не нальют, а то и подкараулят ночью да привяжут рядом с муравейником. Там же нормальные работящие люди живут, а не московские рантье. И нет там никого поместья. Лежит наш клад на дне Оршинского озера, а раньше тому месту название было Оршинский мох.
Андрей действительно точно знал, где казна князя Андрея Ярославича. Вернее, думал, что знает. А еще точнее: рассчитывал, что будет знать вскоре. И дело не в том, что Сребра показал место, где Андрей Ярославич бросил обоз со своей казной. Не только в этом. Через три дня после того, как Олег с коллегами отправились в 1252 год, Андрея осенила мысль: зачем полагаться на счисление места
[128]
или на топографические ориентиры, которые за тысячу лет могли поменяться, если можно заложить там, где остались сокровища, небольшой трансвременной маячок с хорошей батареей и в своем времени добраться до него по пеленгу.
Возникла, правда, проблема. Андрей рассчитывал арендовать маячок дней на сорок, но упустил из виду, что в последнее время индустрия трансвременного туризма росла на десяток процентов каждый месяц, промышленность за ней не успевала, и цены на оборудование, необходимое для перебросок, увеличились. На деньги, которыми Андрей располагал, взять маячок можно было всего на несколько дней.
– Пришлось соглашаться, а потом отправляться к вам, чтобы вы делали, что положено и быстро. А вы только принцесс спасали да воевали. – Андрей вспомнил, как тогда нервничал, и зло глянул на Шурика.
Некоторое время они шли молча, но в Гетеборге прохожие на тебя начинают оборачиваться, если ты мрачен, поэтому Шурик решил разрядить атмосферу и спросил у Андрея, как ему удалось преобразиться в шведского посла. И попал в точку. Андрею очень нравилась провернутая им операция, он оттаял и начал рассказывать, сначала бурча, конечно.
Посол подвернулся случайно. В 1252 год Андрей отправился через операционное бюро Шведского института пространства-времени – это был самый близкий к Новгороду пункт перебросок c трафиком, интенсивность которого давала хорошие шансы остаться незамеченным. Он оказался в только-только начавшем строиться Стокгольме, назвался вологодским купцом Андреем Хилым, потерявшим ладью на скалах и теперь готовым хорошо заплатить, чтобы добраться до Новгорода. Собрался он в Сигтуну
[129]
. Там с большей вероятностью можно было найти попутный корабль, а заодно Андрей хотел пособирать какие-нибудь предания о нашествии 1187 года, когда карелы то ли вместе с новгородцами, то ли по их наущению напали на этот город, перебили жителей во главе с епископом и якобы забрали бронзовые ворота, впоследствии установленные в Софийском соборе Новгорода.
Попасть в Сигтуну ему было не суждено. Он уже торговался на пристани с лодочниками о переправе через озеро Меларен, когда со стороны городского замка глашатай через каждые полсотни шагов стал объявлять, что ярл Биргер ищет руса из-за моря. Андрей, может быть, и промолчал бы, но лодочник, с которым они не сошлись в цене, решил, наверное, что раз клиент ушел от него, пусть уже никому и не достается, и завопил: «Вон он, проклятый соглядатай, хватайте его!»
Хватать, впрочем, не стали. Напротив, глашатай был вежлив и с поклоном предложил следовать за ним. Андрея привели в замок, в главном зале которого, еще пахнущем стройкой, ярл Биргер в присутствии посланника папы Иннокентия
[130]
, монаха-францисканца, объявил, что Андрею предстоит быть переводчиком Кнута Стирлинга, который отправляется в Новгород на переговоры с Осподой. Сказано все было тоном, исключающим возражения. На ночь Андрея заперли, а утром к нему приставили сильную охрану. Избавиться от солдат, пусть это даже четверо крепышей, ему не составило бы труда, однако ночью он решил, что разговоры со шведским послом интереснее истории Сигтуны и следует воспользоваться подвернувшейся возможностью.
