И откуда только у него взялись силы? Впрочем, их хватило только на этот возглас, и он бессильно откинулся на подушку.
— Все равно молись за него! — велела Мария Иисусу. — Исцели его! Придет время, и он раскается. Придет время, он поймет, что был не прав! Потом… позже… Только живые имеют роскошь отложить что-то на потом. Дай ему эту возможность!
Иисус молился, закрыв глаза, сцепив руки и, казалось, не замечая никого в комнате. Так продолжалось долго, но в конце концов он со скорбью в голосе промолвил:
— Слишком поздно. Без веры… слишком поздно.
И когда он сказал это, Мария посмотрела вниз и увидела, что глаза Иоиля закрыты и грудь, похоже, больше не колышется. Из его горла вырвался последний, дрожащий вздох — и наступила тишина.
Он умер! Иоиль умер. Мария тяжело опустилась у кровати и зарыдала, уронив голову рядом с его рукой.
Остальные люди в комнате начали причитать, голосить, но Мария ничего этого не слышала. Единственное, что она ощущала, — это отсутствие Иоиля; все, что она слышала — это его молчание, которое уже никогда не прервется.
Цоиль скончался, когда время близилось к закату солнца, а это означало, что не могло быть никаких похорон и погребения, пока солнце не взойдет на следующий день. Готовить покойного к погребению предстояло женщинам, включая и Марию, хотя она думала, что не вынесет этого.
— Иисус! — Она вцепилась в рукав того, на кого возлагала столько надежд. — Почему ты не спас его?
— Потому что он не позволил мне, — ответил Иисус, выглядевший печальнее, чем когда-либо, и, отвернувшись, утер слезу. — Делай, что должна, — сказал он Марии спустя некоторое время. — Побудь с женщинами, подготовь мужа. Я подожду.
Отец Иоиля, Иезекииль, и отец Марии, Натан, с печальными типами подняли неподвижное тело Иоиля с постели и отнесли его в комнату, чтобы подготовить к погребению. Женщины помогли уложить его на ложе из алебастра. После того как мужчины ушли, мать Иоиля, Юдифь, бережно сняла с него одежду и приготовила к омовению. Над ним стояла его сестра, Девора, за ней полукругом жены братьев Марии, Ноема и Дина, и несколько кузин, которых она смутно помнила по лицам, но не по именам. Мария вздрогнула, увидев его раны. Бока сплошь покрывали черные и синие кровоподтеки, руки переломаны в нескольких местах.
Иоиль. Красивый, хорошо сложенный Иоиль был избит до смерти. Можно сказать, убит у алтаря, как жертвенный барашек или телец. Но не священником, а Пилатом, представителем Рима!
Женщины стали поливать воду из глиняных кувшинов на его тело, начисто отмывая с ран корку засохшей крови. Казалось странным, что на человека льют столько воды, а он даже не шелохнется. Дрожащей рукой Мария осторожно прикрыла покойному глаза, пригладила волосы, потом коснулась щеки. Плоть его уж не ощущалась как плоть живого человека: стала прохладнее, неподатливее и приобрела мертвенную бледность. Не скупясь на слезы, женщины пели псалмы, растирая его тело маслом алоэ и смирной, а потом приподняли, чтобы обмотать белым полотняным саваном. Руки и ноги запеленали, а лицо прикрыли особым куском ткани, прежде чем окончательно завернуть тело в саван. После этого тело подняли и уложили на носилки, на которых его предстояло доставить к месту упокоения, алебастровое же ложе вымыли и насухо вытерли.
Покончив с этим, женщины знаками поманили Марию за собой в особую комнату, где им предстояло провести ночь отдельно от прочих, ибо соприкосновение с мертвым телом делало их нечистыми и способными осквернить других.
Они снова прошли через парадный вход дома (Мария отстраненно удивилась тому, что когда-то считала его своим), вошли в комнату, откуда уже убрали смертное ложе. Пол был выметен, а окна открыты, чтобы впустить свежий воздух. Мария опустилась на табурет. Там находились и другие женщины, которые ждали в комнате, родственницы, не участвовавшие в подготовке к погребению. Мария тупо посмотрела на них. Кто они?
Женщины сбились в кучку и говорили шепотом, как будто Иоиля все еще мог потревожить шум. Они обнимали и утешали друг дружку, но ни одна из них не коснулась Марии. Правда, поначалу она этого даже не заметила, ибо, будучи слишком расстроена, не могла ни с кем говорить. Потом постепенно до ее слуха стали доноситься перешептывания.
— Она здесь. Она действительно пришла, она оставила того безумца, с которым связалась…
— Если бы так! Она притащила его с собой, ты разве его не видела? Он осмелился выйти вперед и взять Иоиля за руки.
— У некоторых людей нет стыда.
— У кого? У Марии или у этого… человека?
«Я вдова, — подумала Мария. — Мой муж только что умер. Все эти женщины в той или иной степени моя родня. Но для них я чужая».
Там была Ева, ее тетушка; она перед свадьбой, подмигивая, вручила ей любовное снадобье, которое должно было сделать первую ночь Марии прекрасной. И другая тетка, Анна, предложившая для Иоиля зелье, способное «уподобить его верблюду». Двоюродные сестры, тогда хихикавшие и красневшие, Зебида, ее родная мать, золовки, невестки…
Мария встала, одновременно со слабостью в ногах чувствуя необходимость взглянуть им в глаза.
— Неужели у вас нет слов утешения для меня? — воскликнула она.
Женщины все разом умолкли и воззрились на нее.
— Утешение? Для тебя? — переспросила Девора, сестра Иоиля. Теперь эта девочка, так похожая на брата и так им любимая, стала взрослой женщиной.
— Да, для меня. Я потеряла мужа.
Зебида подошла к дочери и взяла ее за руку.
— Да, это большое горе.
— Неужели никто не расскажет мне о его путешествии в Иерусалим? Как вообще он оказался в этом паломничестве? — Мария заплакала. — Он никогда не ходил туда раньше!
Мать Иоиля, Юдифь, покачала головой.
— Никогда не ходил, а тут сказал, что почувствовал потребность, и, когда несколько соседских семей собрались, ушел с ними. Сказал, будто бы он призван.
Иоиль? Иоиль почувствовал себя призванным?
— В последнее время он на многое стал смотреть иначе, — подчеркнула Юдифь.
— Мой муж тоже был в том паломничестве, — сказала одна женщина, которую Мария не узнала. — Поначалу ничто не сулило беды, дурных предчувствий ни у кого не было. Потом… Пилат из-за чего-то разъярился. Из-за чего, никто толком не знает, но, наверное, из-за постоянных мятежей, которые все чаще вспыхивают в Галилее. Может быть, он решил преподать галилеянам урок. Так или иначе, после нападения уцелевшие товарищи подобрали Иоиля и привезли домой, но путь был долгим, а избили его страшно. Ему пришлось трястись на осле по жаре. Он испытывал жуткую боль, раны воспалились и загноились, и в Магдалу его доставили уже едва живым.
— Спасибо, — сказала Мария, — спасибо, что рассказала мне. Бедный Иоиль! Каким же ужасным, наверное, было это долгое, мучительное возвращение из Иерусалима в Магдалу.
— Ну а как ты? — спросила наконец одна из женщин. — Почему ты ушла от нас?
