— В письме всего не расскажешь. Но теперь ты сам все поймешь, когда поговоришь с Иисусом.
Она указала на Иисуса, и мужчины обменялись взглядами.
— Меня не интересует его миссия, — равнодушно заявил Сильван. — Мне давным-давно нет дела до самозваных пророков и посланников высших сил, прошлых и нынешних. Но я очень беспокоюсь о тебе. — Он снова обнял ее, — Ты моя дорогая сестра, и мне небезразлично все, что тебе довелось пережить… Чем я могу тебе помочь?
Значит, он не хочет слушать Иисуса. Что ж, пусть так. Как там говорил Иисус? «Приходят те, кого привлекает Отец мой..» Ладно, зато он готов выслушать меня. Это очень важно.
— Элишебу забрали и отдали Дине, — сказала Мария, — Дине! Тут, конечно, приложил руку отец, не обошлось без Илия, наверное, без женщин нашей семьи. Но уж раз так случилось, я, по крайней мере, должна знать, что с ней все в порядке, что о ней заботятся и за ней приглядывает кто-нибудь, кому небезразлична я. Об этом в первую очередь я и просила тебя в письме — стать моим посредником. Без тебя я пропаду, потому что потеряю ее окончательно.
— Я… — Было видно, что Сильвана терзают сомнения, — я сделаю, что смогу. Но ты должна понять, что этого может быть недостаточно.
Мария спросила Мару, где они могут поговорить с братом с глазу на глаз. Та указала им на маленький внутренний дворик. Они вышли туда, под росшее посередине дерево, и повели негромкий. но долгий разговор: им было что сказать друг другу, ведь с их последней встречи произошло немало событий.
Сильван рассказал ей о гневе и обиде Иоиля, об осуждении, высказанном Илием, о недоумении их родителей.
— До нас дошли слухи об этом человеке, Иисусе. Его слава распространяется. Мы слышали о том, что он успел сделать в Капернауме, пока толпы не увеличились настолько, что ему пришлось уйти оттуда. И о свиньях в Гергесе! О! Об этом все говорят!
— Сильван, ты не поверишь, но ты помнишь зилота, который ворвался в твой дом и использовал слово «свинья» как пароль? Он тоже последовал за Иисусом.
— Быть того не может! — рассмеялся Сильван. — Да, а еще и этот пресловутый сборщик податей. Мы слышали о нем и о нападении на римского центуриона в его доме. Как вообще столь разные люди могут уживаться в одной компании?
— Сама не знаю, — ответила Мария. — Наверное, дело в том, что все они изменились, стали другими.
— Иисус привлекает внимание людей и более высокого положения, — заметил Сильван. — Я слышал, что им весьма заинтересовался сам Ирод Антипа. — Он помолчал, — Итак, сестра моя, похоже, что ты ввязалась в большую авантюру. О твоем приятеле Иисусе нынче толкуют на каждом углу. — Все это Сильван говорил с любопьтством, но без зависти. — Это, конечно, дело твое, но согласись и с тем, что бродячая жизнь не для Элишебы, девочка слишком мала. Это ты, надеюсь, понимаешь?
Брат взглянул на нее, словно ожидая подтверждения, и ей пришлось сказать:
— Да, понимаю.
— Вот и хорошо. Девочку у тебя все равно забрали бы, закон на их стороне. Они подготовили документ, где говорится, что до завершения семилетнего срока очищения и официального признания тебя полностью вменяемой и здоровой тебе нельзя доверить растить ребенка, ибо это небезопасно для Элишебы. Они мотивировали свою просьбу исключительно заботой о благе Элишебы и власти с их доводами согласились. Теперь у них есть постановление, дающее им право разрешать тебе видеться с ней только в присутствии Илия, ее законного опекуна.
— Но после семи лет…
— На эти вопросы можно отвечать по-разному. И вот что еще должен тебе сообщить: они норовили прибрать к рукам и твое наследство. Уж как они старались убедить умирающего Иоиля передать или завещать свою собственность Илию, но тут у них ничего не вышло. Он умер, не оставив завещания, а без завещания, по закону, Илию ничего не причитается. Я говорил с отцом Иоиля, Иезекиилем, и он согласился: деньги, доля Иоиля в семейном деле — все отходит тебе. Он знал сердце Иоиля и что тот, какие бы горькие слова ни сорвались с его уст, хотел тебе только добра. Когда Иезекииль увидел тебя в доме, увидел, что ты исцелилась и по-прежнему предана Иоилю, он был тронут. Он хочет, чтобы ты была обеспечена. Если пожелаешь, я могу продать твою долю. Тебе решать, но все это по праву твое.
Сильван достал шкатулку, внутри которой находились документы и мешочек с золотыми монетами. Мария ахнула, когда увидела это. На ее глаза навернулись слезы.
— Мы отмели все их притязания, поскольку, раз вы не были разведены и он не захотел написать завещание в чью-то еще пользу, спорить не о чем.
— Спасибо, Сильван, — сказала Мария. — Спасибо за то, что ты по-прежнему мой брат.
— Я всегда буду твоим братом.
— Сильван, дорогой, помни, что я всегда думаю о тебе и молюсь о вашем с Ноемой благополучии. А тебя умоляю: проследи, чтобы с Элишебой все было хорошо, и расскажи ей обо мне и моей любви.
— Улучу момент, когда Илий не услышит, — пообещал Сильван.
Перед уходом Сильван задержался и кратко поговорил с Иисусом. Под предлогом ни к чему не обязывающего обмена приветствиями ее брат внимательно изучал лицо Иисуса, пытаясь понять, что в нем есть такого, побуждающего людей оставлять ради него свои сети, рыбачьи лодки и семьи, в чем заключается его пресловутая сила.
Проводить Сильвана Мария вышла на улицу.
— Что все-таки влечет тебя к этому человеку? — спросил Сильван.
— Неужели ты этого не чувствуешь? — задала встречный вопрос Мария. — То, что у него великая сила?
— Нет, — признался Сильван. — Да, спору нет, человек приятный. но ничего выдающегося, такого, чтобы захотелось куда-то за ним помчаться, я, уж не обессудь, не увидел.
На прощание Сильван обнял ее, прижав к себе. Такая близость с родным человеком, ощущение почти забытое, породила в ней тысячу воспоминаний. Она зажмурилась, чтобы удержать слезы, но это ей не удалось.
— Дорогая сестра, — вздохнул Сильван, — я предоставляю тебя его попечению. Но не могу быть спокоен за тебя, потому что оставаться рядом с тем, кем заинтересовался Ирод Антипа, небезопасно.
— Обо мне не беспокойся, береги Элишебу. Ради меня. Обещай.
— Обещаю, — сказал на прощание Сильван. — Обещаю.
На рассвете, почти не отдохнув, Иисус с Марией покинули Капернаум. Свежесть ясного утра, сулившая солнечный день с легким, нежным ветерком, воспринималась Марией как насмешка судьбы. Иоилю уже не суждено было ни погреться на солнышке, ни ощутить дуновение ветра. На фоне радостной безмятежности дня мрак и холод могилы казались еще страшнее. Как это может быть, чтобы Иоиль, такой молодой и жизнерадостный, вдруг оказался там? Но если он там, значит, и она может… Даже мысль о собственной смерти, о возможности уйти в никуда, в небытие и бесчувствие, ужасала до крайности.
— Иисус, — неожиданно спросила Мария, — ты когда-нибудь играл в похороны?
