— Нет, Господи, ничего скверного и нечистого никогда не входило в уста мои.
— Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым! — повелительно произнес голос.
Петр, упорствуя, дважды повторял свои возражения, но дважды же получил ту же самую отповедь. А затем видение исчезло: и скатерть, и снедь — все растворилось в воздухе.
В двери внизу стучались: как оказалось несколько язычников из Кесарии искали Петра. И не просто так, а потому что их главе, римлянину Корнелию, было явлено видение, в котором Господь повел ему отыскать этого апостола.
Как он мог отказаться? Петр последовал за посланцами в дом Корнелия, поведал находившимся там об Иисусе, после чего многие из них приняли крещение. Таким образом, они — язычники, римляне! — вступили в наше сообщество. Это значило, что теперь мы должны были разделять с ними трапезу и относиться к ним как к братьям.
Да, в ту пору рушились многие запреты. Один из нас сподобил крещения скопца-эфиопа. Хотя в Законе Моисеевом ясно сказано, что никто, лишенный мужества раздавливанием ли, отрезанием ли, не может войти в собрание Господне.
«Но вы не вспоминаете прежнего и о древнем не помышляете. Вот, я делаю новое; ныне же оно явится; неужели вы и этого не хотите знать?»
[77]
Не это ли предрекалось в Писании? Впрочем, в Писании говорилось о многом, вопрос состоял в том, как нам исполнить предначертанное.
Естественно, по поводу того, что и как нам делать, имелось множество мнений и разночтений, выливавшихся в бурные споры. Часть из нас во главе с братом Иисуса Иаковом настаивала на том что сейчас, когда мы ступаем на новую, неизведанную почву, именно неукоснительное соблюдение Закона Моисеева позволит нам двигаться в верном направлении, не оступаясь и не сбиваясь с пути. Он и его сторонники ратовали за то, чтобы и дальше молиться в храме, строго соблюдать все ограничения и запреты и вообще превзойти своим благочестием фарисеев. Они слышать не хотели о том, что сам Иисус порой отступал от Закона и всячески стремились доказать, будто его последователи есть самые верные стойкие ревнители древних обычаев.
Другие говорили, что Иаков цепляется за то, что ушло, а они желают идти вперед.
Иаков игнорировал несогласных и железной хваткой удерживал Иерусалимскую церковь. Казалось странным, что даже Петр шел ему на уступки. Как я полагаю, это объяснялось распространенным в то время мнением о том, что избранность Иисуса предопределена его царской кровью, а стало быть, и те, кто одной крови с ним, его родные, имеют право на особый почет и привилегии. С этим мы ничего не могли поделать. Повсюду велись разговоры о потомках царя Давида и о пророчествах, связанных с продолжателями его рода. Да и как могло быть иначе, если в Священном Писании и традициях нашего народа происхождению придавалось столь огромное значение и люди гордились тем, что пошли от чресл Авраамовых.
Из этого следовало, что родичи Иисуса образовывали Святое Свойство, столь же чтимое, как и дом Давидов. У Иисуса были братья, и с этой точки зрения их первенство перед всеми прочими не подлежало сомнению. И хотя этот устаревший взгляд на вещи опровергался самим Иисусом и ниспосланным им на нас Святым Духом, он укоренился так глубоко, что преодолевать его пришлось очень долго, и окончательно это не удалось и по сей день. Даже сейчас Симеон, двоюродный брат Иисуса почитается как глава нашей церкви. При этом он находится на подозрении у римлян не как христианин, а как предполагаемый потомок дома Давидова. В Риме опасаются, что популярность этой царской семьи у еврейского народа может привести к тому, что ее отпрыск поднимет очередной мятеж, заявив свои права на престол.
Иаков, со своими Моисеевыми и раввинскими ограничениями и запретами, довел многих из нас до того, что мы стали устраивать молитвенные собрания отдельно. Я, например, не чувствовала необходимости ходить на его сборища и выслушивать его поучения. То, что он, пусть с опозданием, признал своего брата, не могло не радовать но атмосфера на его собраниях царила удушливая.
Но куда опаснее косности приверженного старине Иакова были гонения со стороны влиятельных еврейских священнослужителей. После того как одного из нас, выходца из грекоязычных евреев по имени Стефан, побили камнями, а клевреты синедриона провозгласили, что каждого еврея-«вероотступника» ждет суровая кара, многие ударились в бега. Некоторые осели в Самарии, где их проповедям охотно внимали и где многие принимали нашу веру, другие же разбрелись еще дальше, так что лет через десять после свершившегося на Голгофе распятия наши единоверцы имелись уже в столь отдаленных краях, как Эфиопия, Рим, Кипр и Дамаск.
На просьбу, высказанную Иаковом Большим — воссесть по правую руку от Иисуса и испить из чаши его— последовал ужасный отклик со стороны нашего другого врага, царя Агриппы, сменившего на престоле Антипу.
В то время некоторые из нас проживали в Иерусалиме, где пытались изменить неверный путь, на который направил нашу церковь Иаков, брат Иисуса. Среди них особым красноречием выделялся Иаков Большой, чьи проповеди собирали целые толпы. Правда, влияние другого Иакова это не слишком поколебало, но привлекло внимание Агриппы, который хотел повысить свой пошатнувшийся авторитет за счет гонений на христиан. Иаков Большой пришелся тут как нельзя кстати, поскольку проповедовал он открыто и взять его под стражу можно было без особых хлопот. Что и сделали солдаты Агриппы прямо на моих глазах. Когда Иаков проповедовал на Верхнем рынке, к нему подошли сзади, схватили и заковали в цепи.
Нас брали под стражу и прежде, но до сих пор гонения осуществлялись лишь от имени священства, полномочия которого были ограничены. На сей раз против нас впервые обратилась светская власть, что повергло нас в ужас. Нам оставалось лишь молиться о спасении Иакова Большого и верить что Господь не оставит наши мольбы без ответа.
Увы, в один ветреный летний день из дворца пришло известие о том, что Иаков бар-Зеведей приговорен к отсечению головы, каковое состоится прилюдно. Отсечение головы… Не приходилось сомневаться, что этой не позорной казни его предали исключительно из уважения к заслугам семьи, издавна тесно связанной с двором и первосвященниками.
Иоанна это известие ошеломило, он был буквально раздавлен. Иаков, — без конца повторял он, уронив голову на руки и раскачиваясь из стороны в сторону, — Нет! Нет! Нет!
Пока мы растерянно стояли вокруг, мать Иисуса, жившая, как они обещали ему с братьями Зеведеевыми, в Иерусалиме, склонилась над Иоанном, утешая его.
— Иоанн, сынок… истинный сын мой, ибо Иисус завещал мне считать тебя таковым, пожалуйста, не терзай себя горем. Разве это не тот некоторый твой брат просил для себя давно, еще во времена ученичества? Разве ты не помнишь, что ответил ему Иисус?
Иоанн поднял на нее глаза.
— Я никогда этого не забуду. «Воистину, изопьешь ты чашу мою», но ведь тогда мы понятия не имели, о чем просим. Если бы Иисус сказал нам…
— Но теперь ты знаешь, что это значит. Что же, ты хочешь взять свои слова обратно?
