Я знала, что, будь он здесь, он сказал бы «нет». Велел бы мне остаться а Иерусалиме и помогать в нужде нашим гонимым единоверцам.
Когда я молилась, закрыв глаза, мысленно устремляясь ввысь, но болезненно ощущая коленями твердый каменный пол (как-никак сорок два года, уже не юность), то один за другим выдвигала доводы, которые должны были убедить его в моей правоте. Во-первых, мне нужно убедиться, есть ли последователи Пути в моей родной Магдале. Во-вторых, ознакомиться с делами братства по всей Галилее, чтобы я могла подготовить отчет. И третье — в Иерусалиме стало слишком опасно, и было бы разумнее перебраться в какое-нибудь другое место.
Я ожидала молчания. Готовилась к тому, что мне дадут понять: все мои доводы не более чем попытка замаскировать эгоистические желания. Настраивала себя на то, что мне будет предложено отказаться от них.
Но прежде чем я закончила молитву, пришел ответ. Точными однозначный.
«Ступай. Иди в Магдалу. Это потребует от тебя больше мужества, чем любое другое решение».
Подтверждение пророчества Исаии едва не лишило меня дыхания: «И будет, прежде нежели они воззовут, Я отвечу; они еще будут говорить, и Я уже услышу».
[78]
Иногда Иисус позволял нам следовать зову сердца, даже когда знал, что это приведет нас вовсе не к тому, чего мы на самом деле желаем. Как сказано в одном из псалмов: «И Он исполнил прошение их, но послал язву на души их».
[79]
О, как же предстояло страдать моей душе! Я приблизилась к городской стене в полдень и легко прошла за ворота, хотя вся дрожала. Вид самых обычных зданий повергал меня в трепет, справиться с которым было очень непросто. Да и как же иначе, когда все, что я видела — рыночная площадь, улица, шедшая вдоль самого берега озера, отцовский дом и склад, каждый булыжник набережной, желоба водостоков— со всем этим связаны воспоминания моего детства. Все здесь осталось таким же, каким запомнилось мне по прежним временам. И где-то здесь — где-то здесь! — жила Элишеба. Она ходила по этим улицам, по этим омываемым волнами набережным.
Тогда я не знала, что в это время Элишебы в Магдале уже не было: она вышла замуж и переселилась в Тивериаду, и в то время, как я с замиранием сердца озирала улицы, мечтая и страшась увидеть ее, эта встреча просто не могла состояться. Но я в неведении жадно всматривалась в лицо каждой девушки подходящего возраста, хотя понятия не имела, как выглядит подросшая Элишеба. Узкое у нее лицо или круглое, полные губы или тонкие, в меня ли она удалась или в Иоиля? Какая она, моя дарованная Господом дочка?
Уже в сумерках я подошла к озеру, к месту, возле которого все началось. Мысли мои путались, в них мешались и Иоиль, и Иисус, и Элишеба, прошлое и настоящее, но тоска по дочери, дочери, которую я не могла найти, в тот миг была сильнее всего.
Склонив голову, я прислушалась к плеску волн.
«Помни, я пребуду с тобой всегда, до конца времен»— сказал Иисус перед тем, как ушел навсегда.
Ушел навсегда. Эти печальные слова находятся в странном противоречии со смыслом его высказывания, сводившимся к тому, что он всегда здесь, в каждый миг он там же, где и я. Но откуда же тогда берется это ощущение пустоты? И одиночество… Что бы он ни говорил, но сейчас, здесь, его нет со мной. И Элишебы тоже. Есть лишь растерянная, опустошенная женщина, одиноко сидящая на пустой пристани.
Элишеба! Иисус! Придите ко мне!
Уныние и печаль лишили меня сил. Махнув на все рукой, я вознамерилась провести ночь на берегу, изнемогая от тоски, но тут меня увидел незнакомец, бывший, как выяснилось потом, последователем Иисуса. Хотя я предпочла бы остаться у озера и страдать в одиночестве, он отвел меня в дом смотрителя гавани.
Этот сердобольный человек оказался сыном смотрителя и человеком верующим. Я знала его в юности. Услышав от меня, кто я такая, он исполнился ко мне величайшего почтения.
— Так ты была с Иисусом? С самим Иисусом?!
Лицо этого человека выражало такое воодушевление, какого я, признаться, не видала даже у людей, знавших и слушавших Иисуса. Он устремился к двери и шепнул что-то слуге, широко разведя при этом руками.
Как оказалось, это был приказ оповестить о моем появлении наших единоверцев, которые вскоре толпой повалили в его дом, чтобы увидеть меня. Одни засыпали меня вопросами, другие довольствовались тем, что прикасались к моей одежде.
— Ты ведь была первой, кому он явился после воскресения, — промолвил один молодой человек. — Из этого следует, что он выделял тебя среди прочих. — С этими словами он опустился на колени.
Какая ирония судьбы! Жители Магдалы преклонялись перед женщиной, которую их же земляки, другие жители Магдалы, считали недостойной увидеть родную дочь.
— Ты ошибаешься, — возразила я, — Иисус никому не оказывал предпочтения. Все мы были равны перед ним.
— Но ты была рядом с ним! Ты была избрана и принадлежала к его ближнему кругу! Некоторые из нас слышали его проповеди, но издалека, ты же знала его близко. Расскажи нам! Поведай нам о нем!
Перед моими глазами вдруг явилась картина, как Иисус на последней вечере говорил нам, что Святой Дух снизойдет на нас и напомнит нам обо всем, что было им сказано. Сейчас я осознала, что должна была ходить за ним и записывать каждое слово, каждый шаг, каждое движение, ибо все это, как оказалось, имело теперь огромное значение для многих людей, в том числе и тех, кого я никогда не увижу.
Ночь пролетела в попытках удовлетворить неуемную жажду знания верующих, в ответах на бесчисленные вопросы. Никто так и не лег слать, пока в конце концов у меня уже язык перестал ворочаться да и все головы клонились от усталости. При этом у меня было к ним не меньше вопросов, чем у них ко мне. Давно ли учреждена в Магдале церковь? Не была ли она основана кем-то, воодушевленным явлением Иисуса, когда он прошел через город? Как насчет иноверцев — выражают ли они желание присоединиться к общине? Много ли в городе истинно верующих? А ходят ли они на молитвы и праздники в синагогу?
Последний вопрос вызвал взрыв смеха.
— Как же, сунешься туда, с Илием и его сторонниками. Представляете, какую встречу они нам устроят?
— Илий бар-Натан? — уточнила я. — А его жену зовут Дина?
— Он самый, — подтвердил кто-то из верующих. — Твой брат. Такой набожный, такой благочестивый, такой праведный — как он только не превратится в соляной столп, подобно жене Лота. Ведь все, что он делает, — это постоянно оглядывается назад.
— Мы пытались объяснить ему про Иисуса, основываясь на Писании. — сказал другой мужчина, — но Илий заставил нас замолчать и выставил из синагоги. Больше нас туда не пускают.
— Он ненавидит нас, — подхватил еще кто-то. — Если римские власти объявят розыск, он первый выдаст нас язычникам.
