«От братьев всего можно ожидать...»
Однако новость о совете лагеря была достаточно пугающей.
Освещенная светом огарка, укрепленного на сундучке Дага, который служил им ночным столиком, Фаун уселась на постели, скрестив ноги, и сказала:
– Семеро членов совета могут приговорить тебя – нас – к изгнанию? Это так просто?
– Ну, не совсем. Они должны собраться и выслушать доводы обеих сторон. И каждый член совета должен поговорить с людьми на своих островах и узнать их мнение, прежде чем примет решение такой... такой важности.
– Ну... – Фаун нахмурилась. – Я почему-то думала, что неприязнь твоих соплеменников ко мне примет форму... чего-то такого... Бросить дохлого протухшего зверька у нашего порога, чтобы мы наступили на него утром, или еще сделать какую-то гадость. Поджечь наш шатер или выскочить из кустов и избить тебя, обрить мне голову или что-то в этом роде.
Даг насмешливо поднял брови.
– Именно так все происходит в крестьянских землях?
– Иногда. – А иногда и хуже, судя по рассказам, которые Фаун приходилось слышать.
– Маска не спрячет тебя от человека, обладающего Даром. Если кому-нибудь здесь придет в голову сделать что-то настолько отвратительное, все знают, что секретом это не останется.
– Ну, наверное, это охлаждает горячие головы, – признала Фаун.
– Да, и к тому же... дело слишком серьезное, чтобы все ограничилось мальчишескими проделками. Наши свадебные браслеты, если уж на то пошло, придают всему совсем другое значение. Серьезные проблемы требуют серьезных размышлений серьезных людей.
– Не следовало бы нам со своей стороны поговорить с этими серьезными людьми? Мне кажется, Дор не должен получить возможность повернуть все по-своему.
– Да... нет... Проклятый Дор! – – воскликнул Даг в раздражении. – Он заставляет меня совершать как раз то, чего не следует делать, чтобы беспрепятственно ввести тебя в жизнь лагеря. Привлекать внимание, заставлять людей принимать чью-то сторону... Я хотел затаиться, и пока все ждали бы, чтобы кто-то что-то предпринял, время принимать чью-то сторону и ушло бы. Мне казалось, что года на это хватит.
Фаун удивленно заморгала, услышав о таком его взгляде на время. Может быть, год кажется Дагу не таким уж долгим сроком?
– Это не твой любимый образ действий, верно?
Даг фыркнул.
– Ни капельки. Неподходящее занятие в неподходящее время... да я и не слишком ловок в таких вещах. Вот Громовержец – другое дело. Поговоришь с ним минут двадцать, и меняешь мнение на противоположное. Замечательный командир дозорных. Только он ясно дал понять: я сам постелил себе постель, мне в ней и спать. – Даг тихо добавил: – А я терпеть не могу просить об одолжениях. На мой взгляд, я уже израсходовал все такие просьбы, отпущенные на целую жизнь. – Легкое похлопывание по левой руке показало, какого рода одолжения он имеет в виду, и Фаун в ответ вздохнула. Какое бы особое отношение ни требовалось, чтобы снабдить Дага протезом и позволить ему оставаться в дозоре, на взгляд Фаун, Даг давно и с лихвой расплатился со всеми долгами.
Тем не менее на следующее утро Даг начал демонстрировать свое присутствие более открыто: взялся вместе с Фаун доставлять в лодке собранные кидальники. Сначала они подгребали к плоту, с которого велся сбор урожая и который успел проплыть уже вдоль всего берега залива и скоро должен был повернуть обратно. Дюжина Стражей Озера разного возраста и пола и в разной степени раздетости трудились на бревенчатой платформе десяти квадратных футов размером, пропахивавшей канал сквозь заросли водяных лилии. Эта разновидность отличалась большими кожистыми листьями на длинных стеблях, похожими на сложенные веера, и мелкими невзрачными желтыми цветами, тоже высоко поднимавшимися над водой. Команда плота трудолюбиво выкапывала кидальники, обрывала стебли и корни и сажала «уши». За плотом оставался грязный след взбаламученной тины и растительных остатков.
Даг приветствовал пожилую женщину, которая, похоже, всем тут заправляла. Двое голых подростков загрузили в лодку кучу кидальников, в результате чего она пугающе осела, и после вежливого прощания Даг и Фаун направили лодку к берегу; управлять ею теперь было гораздо труднее. Фаун мучительно остро чувствовала взгляды, которыми их провожали.
Доставка кидальников заключалась в продвижении вдоль берега от одного шатра к другому и выгрузке части урожая в корзины, укрепленные на каждом причале; теперь Фаун наконец поняла, откуда каждый день появлялся их рацион. Ее ужасно пугала качка лодки в момент разгрузки и перспектива уронить тяжелый кидальник за борт и нырять за ним, особенно на глубоком месте, но все обошлось, и в конце концов лодка опустела. Такой рейс они с Дагом повторили еще дважды.
Даг махал рукой или здоровался с людьми в других лодках или на берегу – таков был, по-видимому, местный обычай, – и заговаривал с теми, кто оказывался на причале; он познакомил Фаун с таким множеством народа, что она быстро начала путаться в именах. Никто не был недоброжелателен, хотя некоторые собеседники Дага казались смущенными, однако и по-настоящему теплых приветствий было немного. Через некоторое время Фаун стала думать, что предпочла бы грубые, но по крайней мере откровенные вопросы этой молчаливой оценке. Однако к полудню испытание закончилось, и они с Дагом устало выбрались па берег перед шатром Блуфилд. На обед, мрачно подумала Фаун, их ждет кидальник...
То же самое они повторяли еще четыре дня, пока работники на плоту и жители шатров не перестали встречать их удивленными взглядами. Во второй половине дня Фаун помогала Сарри прясть волокна кидальника и вместе с Каттагусом плела веревки – это было одно из занятий, которыми старик мог заниматься сидя и не напрягая дыхания. Его немощь, как объяснил Каттагус между хриплыми вздохами, была следствием тяжелой легочной лихорадки, которая почти заставила его оросить кровью сердца разделяющий нож, вынудила отказаться от участия в дозорах и сделала, как он утверждал, толстым.
Фаун обнаружила, что работать вместе со стариком ей нравится больше, чем с другими жителями лагеря. Сарри оставалась настороженной, да и постоянно занятой детьми, Мари – насмешливой, а вот Каттагус смотрел на крестьяночку Дага с мрачным удовольствием. Фаун огорчала мысль, что его беспристрастность может быть следствием близости смерти – Мари, например, очень беспокоилась, что будет с ним, когда начнется непогода, – но в конце концов Фаун пришла к выводу, что он, наверное, всегда обладал чувством едкого юмора. Кроме того, хоть Каттагус и не отличался таким же терпением, как Даг, учил он Фаун охотно и даже стал посвящать ее в секреты изготовления стрел. Он пополнял колчаны не только своей жены, но и Рази, и Утау. Поскольку это ремесло требовало двух рук, для Дага стрелы в свободное время раньше делал Дор. Было ясно – и Каттагус это никак не комментировал, – что Дагу теперь требуется другой помощник. Скоро обнаружилось, что Фаун одарена умением добиваться равновесия стрелы при ее оперении, и Каттагус быстро научил ее разбираться в достоинствах и недостатках перьев индейки, сокола или ворона.
