– Я приду попозже, нам не к спеху. Вы мне займите очередь, когда придете.
У таксы совершенно седая морда, и она двигается как на костылях. Медленно и неловко.
– Не забудете? А что с вашей собачкой?
– Не знаю, – я пожимаю плечами. – Взяли вот кровь на анализ.
– Да, теперь их лечат лучше, чем людей, – вздыхает старичок и идет к выходу. – Старая собака-то?
– Четыре года.
– А, так вы счастливый – он у вас еще поживет.
Ну да, Гераклу ровно столько же лет, сколько мы были вместе с Мартой, плюс-минус. Вот только он жив, а мои отношения закончились.
Старичок открывает передо мной дверь, мы вместе выходим.
– Мне своего еще выгулять надо, – старичок явно не прочь поболтать, но я не могу разговаривать сейчас о собаках, у меня мать в больнице, и я должен заняться своей жизнью.
Возвращаюсь домой, Геракл даже не хочет вылезать из сумки.
Я его вынимаю, кладу на диван. Он кладет голову на передние лапы, закрывает глаза.
Я больше ему не враг. Он не считает меня своим врагом.
И это меня беспокоит больше всего.
Я еду на Беляны, там у меня еще с прошлой неделе два вызова, надо развести Wi-Fi по всему дому и установить спутниковую антенну на два телевизора.
По дороге отвечаю на телефон, слышу мужской голос, который сообщает:
– Ваша собака у меня.
– И у меня, – отвечаю я и вешаю трубку.
Я должен самому себе выплатить вознаграждение за найденного пса, меня бы это финансово слегка поддержало.
На Белянах я провожу добрых три часа. Звоню матери, но у нее кто-то есть, она говорит, чтобы я пришел завтра, она хочет со мной поговорить. Опять поговорить. Сколько же можно?!!
Когда звонят из лечебницы, на часах уже половина третьего.
– Пожалуйста, приезжайте к нам, срочно. У вашей собаки пироплазмоз.
Мне это ничего не говорит.
– Это болезнь, которая передается при укусе клеща, необычайно опасная, особенно для собак. Если вы хотите усыпить…
Усыпить? Геракла?!!
Через двадцать минут я уже дома, хватаю пса и несусь в белый домик клиники. В приемном сидит старичок, с которым я уже знаком, и женщина с персом.
– Вы не могли бы… – обращаюсь я к женщине, но старичок меня перебивает на полуслове:
– Этот пан уже был здесь недавно, я для него место держу, – и подмигивает мне так явно, что слепой бы заметил.
Я снова вхожу в кабинет врача, кладу Геракла на стол, он не двигается, и это меня ужасно пугает.
Ветеринар на этот раз кивает головой как-то слишком ласково, как-то слишком. Да, пироплазмоз, собака маленькая, неизвестно, когда он его подхватил, жаль, что у собаки нет прививки, шансов мало, очень мало, но попробовать его спасти можно, капельницы длятся примерно полтора часа, он будет лежать спокойно, мне при нем находиться необязательно, так, вот так он не упадет, пусть он будет в сумке, ему нужно закачать лекарство, попробовать, конечно, можно, но… Если не лечить, пироплазмоз – это смертельная болезнь, она атакует печень, почки, действует на кровь, уничтожает красные кровяные тельца, сильная анемия…
Я выхожу в приемное, там уже много людей. Старичок с таксой сидит в конце очереди.
– Ну что?.. – он смотрит на меня вопросительно.
– Пироплазмоз, – отвечаю я.
– О, это нехорошо. У брата моего пса был. Но он выжил. Правда, чего это стоило – лучше не говорить. И нога у него облысела, потом, правда, выросла шерсть, но светлее, чем везде. Сам темный, а нога светлая стала.
Я киваю головой, на самом деле почти не понимая, что он там говорит.
– Я иду за газетой.
– Идите, идите, а я вам место займу.
– Не надо, спасибо.
Я прохожу через открытую дверь, в клинике уже не протолкнуться от людей и животных, главным образом это кошки и собаки, но в углу я вижу девочку с белым большим змеем на плече.
Я покупаю «Политику» и на секунду задумываюсь, не купить ли на всякий случай сигарет. Но жалко будет трех лет воздержания. Нет, не буду.
Возвращаюсь в лечебницу, не хочу ехать домой сейчас. Да и вдруг меня вызовут раньше?
Может быть, это все недолго продлится?
Там, наверху, что – кто-то на меня зуб завел?
Или это наказание за Марту?
Материну операцию перенесли на три дня. Но ведь на свете не один этот Колач врач? Может быть, они просто решили ее не оперировать, только матери об этом не стали говорить?
* * *
Телефон упорно звонит, я нехотя беру трубку и встаю как вкопанный, потому что сразу узнаю голос.
Агата Кулебяк.
– Я разговариваю с Иеремиашем Чакевичем?
– Да, это я. Я хотел бы объяснить… – я протискиваюсь между людьми, выхожу на улицу и нервно глотаю воздух, потому что чувствую себя теперь ужасно глупо – нужно было сразу позвонить, эх!
– Ну наконец-то, – произносит самая известная и популярная актриса страны. – Вас не так легко поймать. Вы что, прячетесь? – она не скрывает смеха.
– Да нет, что вы, просто…
– Я видела «Липу», я видела «Расставание». Вы ведь оператор.
– Да, – подтверждаю я, хотя какое это отношение имеет к тому, что я что-то напортачил с ее антенной?
– Телевизоры работали, когда я уходил! – плачущим голосом говорит она, и я снова слышу ее смех. – Я бы хотела, чтобы вы снимали мой следующий фильм. Мне это очень нужно. Вы свободны? Или, может, у вас другие, более интересные предложения?
Я молчу. Я просто не могу выдавить из себя ни слова. Сейчас?! Когда у меня на руках больной пес? И мать? Когда все у меня в жизни рушится?
– Алло! Вы где? Вы еще там?
– Да, – выдавливаю я из себя хрипло.
– Я думаю, мы с вами хорошо сработаемся. Хотя и было трудно выяснить, кто есть кто… – и снова она смеется. – Ваш коллега так вас от меня оберегал… И я знаю, что телевизоры работали, – мне муж сказал.
– Это хорошо, – отзываюсь я с облегчением, как будто вопрос этого идиотского кабеля самый важный для меня на свете.
– Я бы хотела, чтобы вы связались с Ксавьером Медведиком, он продюсер, он мне, правда, сказал, что вы не заинтересованы в этой работе, но я ему не очень поверила. Вы ведь его знаете, да? Режиссером будет Якуб Грабарчук. Он будет снимать «Встретимся на рассвете». И он вас тоже знает.
– Да, – повторяю я бессмысленно. А потом добавляю: – Но…
– Но? – она понижает голос.
– Я не знаю, знаете ли вы… но у меня проблемы с паном Колясинским…
