Я надеялся, что он снова появится.
Но он не пришел.
Я сидел один в тишине и пустоте. Хотя не совсем один – у меня за спиной, на задней скамейке, сидели еще две женщины, одна постарше, другая помоложе, и молились.
А я сидел и смотрел прямо перед собой.
Вот Армстронг уверовал в Господа только после того, как побывал на Луне. Интересно – почему? Что с ним такое там произошло? Что он видел? Эта его вера – она наукой доказанная или изнутри, органичная как бы? А может быть, просто когда переступаешь какую-то черту – все становится очевидно и никаких доказательств уже не требуется?
Для меня вовсе не было ничего очевидного.
Пока.
Но я хотел иметь свободные руки, чтобы быть в состоянии что-то ими принять.
Только я не совсем понимал, что в них было до сих пор и что именно я должен бросить. Все?
Я вынул ринграф – я теперь ношу его в отдельном кармашке, под кредитными картами. Не такой уж он и отвратительный, как показалось мне, когда я его увидел впервые. Конечно, кошелек из-за него слегка топорщится, и я не уверен, что это не заметно, потому что кошелек я ношу в заднем кармане брюк. Но зато он всегда теперь при мне.
Если о человеке кто-то заботится – то какова его роль в этом мире? Может быть, он тоже должен о ком-то заботиться и кого-то защищать?
– Мы закрываемся, – около меня возникла откуда-то монашка. Я быстро спрятал ринграф обратно в кошелек, чтобы она не приняла меня за какого-то идиота. – Простите, – повторила она. – Мы закрываемся.
– А обычно было открыто, – осмелился я ей возразить. – Сестра, скажите, а где тот ксендз, который тут всегда был?
– В это время не бывает ксендза.
– Но я с ним тут встречался, такой высокий блондин, в очках…
– В нашей парафии нет никакого ксендза в очках, – тихо ответила она.
Мне что, приснилось?
– Но… я его тут видел…
– О, я вас прошу, пан! Тут бывает столько народу. В прошлом месяце к нам ночью вломились – и теперь мы на ночь закрываемся, – сказала монашка. – Пожалуйста, поторопитесь.
Я опустился на колени.
Это странное ощущение – встать на колени по собственному желанию.
Теперь она меня не выгонит.
Жаль, что я не могу поговорить с тем ксендзом, – я бы его поблагодарил.
Что-то изменилось. Хотя я и не знаю, что именно.
Андре Фроссар вошел в костел на пятнадцать минут – потому что шел дождь, а ему негде было переждать. И там, как он потом рассказывал, встретил Бога.
А я – я встречу Его когда-нибудь?
Кому я должен сказать спасибо?
Этому случайному ксендзу, который разговаривал со мной, – или Тому, кто мне его послал?
И за что?
У меня был прекрасный отец. У меня хорошая мать, которую я совершенно не понимал. Собака выздоровела, мать вроде идет на поправку. И она даже, может быть, наконец счастлива, несмотря на болезнь. У меня есть дело, которое я люблю.
А еще у меня была лучшая девушка на свете.
Да, мне есть по чему тосковать.
– Спасибо, – прошептал я и поднялся с колен.
Монахиня стояла недалеко от меня, мы в костеле были одни, те две женщины уже ушли.
– Спасибо, – сказал я и ей.
– Иди с Богом, – ответила она.
И я пошел.
* * *
Я пытался дозвониться до Марты, но она не берет трубку.
Я совсем не удивлен – я и сам бы не стал на ее месте отвечать на телефонный звонок. Я бы очень хотел все ей объяснить, попросить у нее прощения и оправдаться, хотя иллюзий на этот счет не питаю – сам себя я не простил и никогда не прощу.
Сегодня я поехал к Аське, она потрясающе толстая и радостная. По дороге я купил игрушку для младенцев: на веревочках болтается разноцветная бабочка, веревочки привязаны к палочкам, все это блестит и гремит – красота!
Аська была на седьмом небе от восторга!
Я ее попросил, чтобы она позвонила Марте, – тогда Марта не будет бросать трубку. И пусть она даст мне буквально пару минут – чтобы я все ей объяснил.
– Я не знаю, что там между вами произошло, но я совершенно не хочу в это влезать. Если она не хочет с тобой разговаривать – значит, у нее есть на то причины, Иеремиаш, и не докучай ей.
– Аська, ты только попроси от моего имени, в любое удобное для нее время, в любом удобном для нее месте… всего один час… ты же женщина, ты же понимаешь… и знаешь, как уговорить другую женщину.
Первый раз в жизни мне было что-то настолько необходимо. Если не считать, конечно, этого змееподобного пса… ну и матери, конечно.
– Ты стал какой-то другой, Иеремиаш, – сообщила мне Аська.
Нет, я не был другим.
– Ты грустный. Я первый раз в жизни вижу тебя грустным.
– Ты просто попытайся, если не получится – ну, значит, не получилось, тогда я должен буду с этим смириться. Но позвони, пожалуйста, я тебя очень прошу.
* * *
Два дня я словно на раскаленных углях сидел, проверяя миллион раз, есть ли сеть, включен ли мобильник, не пропустил ли я сигнал смс.
Матушка попросила, чтобы я на выходные взял Геракла, если могу: они собрались в Краков – Зигмунт, дядюшка и она, потому что когда начнется химия – неизвестно, когда она еще сможет, а она хочет съездить на могилу родителей отца. Она понимает, что я занят, и отдает себе отчет, что это большая нагрузка…
Я поехал за уродиком.
Вот уж не думал не гадал, что когда-нибудь наступит такой момент, когда я буду радоваться, что он проведет со мной хотя бы два дня. Он крутился вокруг, а хвост, словно вентилятор, махал с такой скоростью, что я волновался, как бы он не оторвался. У нас с ним есть целая пятница, суббота и воскресенье.
И Аня сказала, что придет завтра после обеда, потому что ей надо наконец показать мне свои фотографии.
Я закончил разметку, надеюсь, получилось неплохо. Еще немного посижу над деталями, а со среды начнется у меня дурдом, так что остались последние несколько свободных денечков.
Хорошо, что у меня есть работа, – так я не буду думать слишком много о других вещах. Когда человек занят – он может дистанцироваться. И я, может быть, смогу. А может быть – нет.
* * *
Потом я получил смску от Марты. Она написала, что… может встретиться со мной завтра или послезавтра около двух. Если я хочу.
Я ответил, что, может быть, завтра, что я благодарен, и спросил, где.
Она написала, что кафе «Тобрук» кажется ей подходящим местом.
Я еще раз поблагодарил и подтвердил, что обязательно буду.
