Я смотрю на свою квартиру – а она неплоха. Марта однажды вдруг передвинула диван к окну, к боковой стене, а до этого он стоял напротив балкона, полки она все повесила на одну стену, ну и эти книжки, расставленные по цветам. Полка с черными, полка с белыми, полка с голубыми, полка с желтыми. Красиво выглядит. И телевизор спрятался среди книг, а диски рядом.
Я тогда сказал ей: делай что хочешь, мне все равно, но только чтобы мне не надо было в этом участвовать. За кресло вот немножко поборолся, но без особого фанатизма, потому что чувствовал себя так, будто играю в романтической комедии: выброси это кресло… нет, потому что в нем моя личность… если ты меня любишь, то выбросишь его… если ты меня любишь – то вместе с этим креслом… и т. д. Старый мастодонт, который до этого валялся у матери на чердаке, занимал полкомнаты – но разве мне это мешало?
Но кресло отправилось на помойку – а оттуда за полчаса куда-то исчезло.
Диван же исчез тоже – на три недели, а вернулся в новом платье: семь цветов, каждая часть – другого цвета. Выглядело это интересно – ну, кроме подушек: к подушкам я до сих пор не привык.
Но людям и подушки нравились.
– Какая ткань! – восхищалась Инга. – Это ты, глядя на пластик, придумал так сделать, да? Какое сочетание, amazing!
Она падает на диван и выглядит на нем божественно. Я смотрю на нее с восторгом, потому что столько свободы я видел последний раз на своем дне рождения, когда Толстый тут валялся.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Я не пью. Это не хорошо. Я не ем мяса. Дай мне воды, пожалуйста. Только воды.
– Ты ешь мясо – я видел у матери, – кричу я ей с кухни, а Инга с задранными к потолку ногами остается на диване.
– Я ела, потому что твоя мама готовила, старалась – я никогда не отказываюсь в таких случаях!
Черт, я не купил минералки.
Наливаю ей украдкой из-под крана, добавляю лимон. Себе беру пиво.
– Ты знаешь, Иеремиаш, я так рада, – она слегка кривится, делая глоток, может, я переборщил с лимоном? – Я в тебе как-то сразу почувствовала поддержку. Мы себе найдем с тобой каких-нибудь девочек…
Я давлюсь пивом. Мы? Мы оба? Или обе?
– …и будем ходить везде вместе. Мне нравится иметь друга-мужчину, хотя это и не легко. Женщины лучше, они чувствуют тоньше, и они такие, что при них не нужно притворяться.
Не понял.
Женщины лучше?
При них не надо притворяться?
Ну да, она из Канады – но Канада ведь вроде на Земле находится, не в другой галактике.
Или я ослышался?
– Что тебе больше всего нравится в девушке?
Ну и что я должен ответить? Попка? Сиськи? А потом все остальное? Искренне? И вот как хочешь, так и крутись, мужик, – и при этом изволь не притворяться. А вдруг она обидится? А если скажу, что характер, – так она подумает, что я вру.
– Все вместе, – мямлю я дипломатично.
Инга выглядит на этом диване так сексуально, что мне приходится выйти на балкон, чтобы охладиться.
– А я больше всего люблю попку. Понимаешь, ты… ты нормальный. Потому что обычно, когда мужчина узнает, что я… ну, you know… что я lesbian, – их отношение ко мне сразу меняется. А ты знаешь каких-нибудь девушек, с которыми я могла бы познакомиться? Я не знаю, как это делается здесь. Есть какие-то клубы?
Неудачник, неудачник, неудачник.
Ну конечно, теперь все ясно! Я просто дубина стоеросовая. Потерял совсем инстинкт самосохранения. Уже вообще не распознаю, кто враг, кто друг. Не могу отличить лесбиянку от гетеросексуальной женщины. А ведь это же элементарно – даже ребенок бы справился.
Да что со мной такое?!!
Я отворачиваюсь от Инги.
– Можем познакомиться с кем-нибудь, только, чур, не переходи мне дорогу! – острю я и притворяюсь довольным жизнью и собой. Помогите, люди добрые, на помощь. Help me. – Знаешь что, давай я позвоню приятелю и мы куда-нибудь вместе сходим, как тебе такая идея?
* * *
Инга, Джери и я едем в город.
А это даже забавно – мы все трое разглядываем девушек. Теперь я, кажется, понимаю, что имела в виду ее маменька, когда говорила, что если мы переспим – все проблемы будут решены.
Инга не спит с мужчинами, а только, как и мы, – с женщинами. И я этого не понял и не заметил. Простить себе не могу.
Вот Джери сразу догадался, что девушка любит девушек.
– Конкурентов берем? – спросил он меня еще в коридоре, только мельком взглянув на нее, а приехал он ко мне через пятнадцать минут после моего телефонного звонка.
Наша холостяцкая компания рассыпается на глазах.
Маврикий совсем увяз в отношениях с прекрасной Эвой и теперь заявляет, что только настоящие отношения и работа могут дать мужчине ощущение полноты жизни. Он стал практически недоступен для общения, и мне интересно, как долго это все продлится.
Бартек перешел из фазы отцовства зиготы в фазу отцовства эмбриона, а может быть, даже и в более продвинутую фазу – просто я не знаю, как оно там все называется точно. Теперь он нас подробно информирует, что они едят, эмбрион и жена, что они пьют, эмбрион и жена, и что с ними потом происходит – с эмбрионом и женой.
Толстый снимает в Словакии, почти шестьдесят съемочных дней, совместное чешско-польско-австрийское производство.
– Вот как ты, старик, мог отпустить Марту, я не могу понять, – вдруг ни с того ни с сего цепанул меня Джери, разглядывая Ингу.
Да что ж такое происходит – почему все вдруг хотят знать подробности?!! Я уже даже не помню, как она выглядела!
– А кто это – Марта? – Инга смотрит на меня, а я не знаю, что сказать, ведь она моя потенциальная конкурентка.
– Его девушка.
– Бывшая девушка, – уточняю я в сотый раз.
– А что случилось, почему вы расстались?
– Это просто была не моя женщина, – говорю я.
– А чья? – спрашивает Инга. Вот Джери бы таким ответом удовлетворился.
– Она была плохая женщина, – говорит Джери, но Инга и так не понимает.
– Ну так бывает иногда, – говорю я.
– Не болтай, старик, ты был в нее сильно влюблен, – это Джери. – Это было видно, слышно и отвратительно.
– Не может быть отвратительно, что кто-то влюблен, – произносит Инга.
– В нашем городе это видно, слышно и отвратительно, – занудствует Джери. – Понятно?
– Нет, – возражает Инга. – Не может быть это отвратительно, ни в каком городе.
Неожиданно культурные различия становятся очень заметны. Чего она там в своей Канаде нахваталась?
– Ты любил ее? – спрашивает Инга.
