Я совершенно не намеревалась показывать ей, сколь глубоко униженной я себя чувствую.
– Да, моя! А твоя где? Почему не пришла на помощь?
Кэлли отвела взгляд и разгладила свой свитер с ромбиками на животе.
– На работе, – пробубнила она. – Но петицию она подписала. Письмо отправила.
– А… – Больше мне нечего было сказать, ни с агрессией, ни как иначе.
Пикетчики ходили перед школой целый день. Когда директриса начала зачитывать послеобеденные объявления, ее услышали и на улице, потому что там тоже висели динамики. В ответ они врубили мегафоны на полную и заглушили ее голос.
Когда прозвенел последний звонок, мама и Сибил Хаттон, президент Ассоциации родителей и учителей, остались обсуждать свою победу, так что я все равно поехала домой на велике.
Там меня ждало сообщение на автоответчике о том, что мои контактные линзы готовы. Они больше не были нужны мне для выступлений. Но поскольку я уже оплатила их, то решила, что можно и забрать. Папа вернулся домой рано, так что я взяла его машину и поехала в торговый центр, где располагалась «Оптика».
Припарковавшись, я по грязному снегу поперлась к входу. Оказавшись в стеклянном вестибюле, я принялась брыкать ногами, чтобы скинуть грязь с кедов. Подняв голову, я увидела Марси. Она стояла в самом торговом центре и смотрела на меня через дверь.
Вот дерьмо. Первый понедельник месяца. Она сегодня делает ногти. Как я могла забыть?
Возможности избежать встречи с ней не было. Набрав в легкие побольше воздуха, я потянула на себя дверь. В нос мне ударил запах корицы из лавки с кренделями.
– Привет, Мар, – сказала я, хотя собиралась назвать ее Марси.
– Привет, Фион. Как дела?
Хотя я была уже не на промозглой улице, а в теплом помещении, я все равно потуже запахнула куртку.
– Да так, пришла за контактными линзами.
– А. – Она натянула лямки сумки повыше на плечо. – Я думала, ты очки любишь носить.
Я повернула руку ладонью вверх:
– Я заказала их две недели назад для выступления. Забрать-то все равно надо.
– Да, Ге… – Мар осеклась, потом заговорила вновь. – Я слышала, что ты больше не участвуешь. – Она смотрела в сторону, вверх, куда угодно, только не на меня.
Я фыркнула:
– Мои потуги все равно и участием-то нельзя было назвать.
Молчание. Лишь рождественская инструментальная музыка лилась из динамиков. Я понимала, что Мар гложут сомнения – не рассмеяться ли? Меня от этого наизнанку выворачивало. Моя подруга, какой я ее знала, либо рассмеялась бы вместе со мной, либо велела бы «не говорить так, потому что сама попытка достойна уважения». Желание враждовать с ней совершенно меня покинуло. Все, с меня хватит.
– Слушай, Марси… Насчет Гейба…
Она сделала шаг в мою сторону и протянула руку:
– Ты себе и представить не можешь, как мне стыдно, что я у тебя за спиной… И что эгоисткой тебя назвала. Просто я слишком переживала из-за того, что не могу говорить с тобой о Гейбе.
Я тоже шагнула к ней:
– Нет, Мар. Это мне стыдно. Я действительно была эгоисткой. Эгоцентричной свиньей… Ты все верно сказала. Я же на него никаких прав не имела. Я лишь фантазировала. Воображала. А Гейбу Вебберу никогда дела до меня не было, да и не будет. А ты ему небезразлична. Мне надо было за тебя радоваться. Я понимаю, что ты лишь защитить меня хотела.
У Марси глаза налились слезами, и они побежали по ее идеальным, как персики, щекам.
– Это так, Фиона. Я не хотела причинить тебе боль. Прости меня.
– И ты меня прости! – Я тоже разревелась, и мы обнялись.
Спешащие по своим делам покупатели недоуменно смотрели на нас. Наплакавшись, мы с Мар решили остаток дня провести вместе. В салон ей надо было только через полчаса, поэтому она посидела со мной, пока окулист рассказывал, как надевать и снимать линзы и сколько часов в день их можно носить.
Потом мы пошли в маникюрный салон, и Марси в знак примирения предложила оплатить мне французский маникюр. Я, также в знак примирения, согласилась. Должна признать, что благодаря специалисту мои неровные и некрасивые ногти стали как… как у всех девчонок, как сказал бы мой папа.
Пока ногти сохли под ультрафиолетовой лампой, я рассказала подруге о том случае, когда папа, напившись, спросил, не лесби ли я.
Она хохотала так, словно ничего смешнее со времен бомб-вонючек человечество не придумало.
Это снова была моя Мар. Блин, как я по ней скучала.
После маникюра мы пошли в фуд-корт. Мар взяла диетическую колу. А я обычную. Мы отыскали столик по чище.
– Должна тебе кое-что сказать, – объявила она между глотками.
Я притворно удивилась:
– Что ты с Гейбом Веббером встречаешься? Как ты могла?
Она склонила голову набок и вскинула бровь:
– Ха-ха. Жутко смешно. Нет, кое-что другое.
– Что?
Я все никак не могла отвести взгляд от своих модных ногтей. Моя рука со стаканчиком и соломинкой казалась такой взрослой. Я вообразила, будто держу хрустальный бокал, отвела мизинец и сделала маленький глоточек, как английская королева. Я хотела рассмешить Мар.
Но она вместо этого объявила:
– Джонни Мерсер хочет тебя отыметь. Серьезно.
Я резко сделала большой некоролевский глоток. Поперхнулась и забрызгала все вокруг. Кока-кола пошла носом, и если вам это удовольствие незнакомо, скажу, что оно скорее похоже на пытку. Пузырьки газа как будто режут слизистую. Я одной рукой зажала нос, другой одновременно схватила салфетки. А Марси сидела и ржала.
Я вытерла лицо и стол. И майку. И пол.
– Блин, Мар, ну ты и выражаешься.
– Вообще-то, он приятный парень. Ты что думаешь?
– О чем?
– О том, чтобы с ним встречаться.
Я посмотрела на Марси так, будто она только что объявила мне, что она инопланетянка, что скоро за ней прилетит корабль и что она зовет меня с собой.
– Ты шутишь. – Это была скорее мольба, чем утверждение. Я вспомнила, как Джонни сказал мне у костра, что я ему нравлюсь. А потом написал записку. И хотя я радовалась, что он не испытывает ко мне отвращения… – Нет, меня этот вариант не интересует, – сказала я.
– Просто позвони ему. Хоть раз. Фион, говорю тебе, он отличный парень. Помнишь ту свою выходку? С объявлением, когда он взял вину на себя? Ты знаешь, что у него из-за этого огромные неприятности были?
– Что? Нет! Он сказал, что все нормально.
– Ну, естественно, не станет же он тебе жаловаться, что у него проблемы из-за тебя. Фиона, ты ему очень нравишься.
