– Ты ведь хочешь что-то сказать. – Рован смотрел на нее и хмурился. – Говори.
Их разделял стол с разложенной картой.
– С адарланскими солдатами мы можем справиться. А вот эти чудовища и сам Наррок… Нам бы не помешала помощь настоящих фэйских воинов. Таких, как твой друг, которому ты недавно делал татуировку.
У нее язык не повернулся назвать Гареля «желтеньким котеночком» и даже произнести его имя.
– Пятеро твоих друзей существенно повлияли бы на ход битвы.
Склонившись к карте, Селена провела пальцем по горной цепи, отделявшей эти земли от владений Маэвы.
– Ты ведь не послал за ними. Почему?
– Сама знаешь.
– Думаешь, Маэва приказала бы тебе вернуться в Доранеллу и бросить крепость на произвол судьбы?
Он сжал зубы:
– У нее бы нашлись причины.
– И ты служишь такой королеве?
– Когда я пил ее кровь, чтобы скрепить клятву, я находился в здравом уме и твердой памяти.
– Тогда будем надеяться, что подкрепление из Варэса не запоздает.
Надув губы, Селена собралась уйти.
– Не смотри на меня так. – Рован схватил ее за руку.
На его подбородке слегка дрогнула жилка.
– Как? – не поняла Селена.
– С таким… недовольством.
– Я не… – начала было она, но осеклась, наткнувшись на его сердитый взгляд. – Рован, все это…
Она ткнула пальцем в карту, затем кивнула в сторону двора, где шла сосредоточенная подготовка к обороне:
– Тебя никто не обязывал заниматься всем этим. Ты мог бы вообще плюнуть на эту крепость и вернуться в Доранеллу. Но тебя заботит участь здешних полуфэйцев. А потому… потому она не заслуживает таких воинов, как ты. Думаю, ты и сам это знаешь.
– Тебя это вообще не касается. – Рован отвернулся.
– Конечно. Но я не жалею, что высказалась.
Рован не ответил и даже не поднял глаз. Селена пошла к двери. Прежде чем выйти, все-таки обернулась. Рован по-прежнему стоял над картой, согнув мускулистую спину и упираясь ладонями в стол. Но Селена знала: он смотрит совсем не на карту и думает не об обороне.
«А чего ты хочешь? – мысленно спрашивала себя Селена, направляясь в их общую комнату. – Чтобы он отправился с тобой в Адарлан или в Террасен?»
Наивные и бессмысленные желания. Он не нарушит кровной клятвы, данной Маэве. Но даже если бы случилось чудо… что она, Селена Сардотин, могла предложить этому бессмертному воину? Королевой она не была и не хотела быть. Тогда что?
В мозгу замелькали многочисленные «если». Селена сознавала всю нелепость своих мечтаний, однако… однако ей все равно хотелось уплыть с Вендалина вместе с Рованом.
* * *
Назавтра, перед обедом, Селена зашла в их комнату умыться и перевязать предплечье, обожженное в ходе неудачных опытов с огненными кинжалами. Она обещала Эмрису помочь на кухне, а потому, быстро забинтовав рану, толкнула дверь… Ее поразила странная тишина, охватившая крепость. После шума и суеты минувших дней эта тишина была еще тягостнее.
Такой напряженности крепость не знала со времени визита Маэвы.
Вряд ли ее тетка решила появиться здесь вторично. Селене пока было нечего ей показать. Разве что огненные щиты и кое-какие магические трюки.
Перепрыгивая через две ступеньки, Селена понеслась в кухню. Вдруг Маэва узнала о готовящемся вторжении и приказала Ровану покинуть крепость? Не сбивать дыхание и не позволять страху овладеть мыслями – только так можно было выдержать встречу с древней королевой.
Из кухни тянуло жаром и вкусно пахло выпечкой. Селена остановилась, задрала голову и замедлила шаг. Вряд ли тетушка снизошла бы до встречи на кухне. Разве что хотела выбить ее из равновесия.
Никакой Маэвы в кухне не было.
Зато там был Рован. Он стоял спиной к лестнице, в другом конце кухни, и негромко разговаривал с Эмрисом, Малакаем и Локой. Селена замерла, увидев непривычно бледное лицо Эмриса. Старик крепко держался за руку Малакая.
Видимо, почувствовав ее присутствие, Рован обернулся. Его губы были плотно сжаты, а глаза – широко распахнуты и полны непонятного ужаса и горя. Теперь уже замер весь мир.
Пальцы Рована сжимались и разжимались. Селене захотелось вернуться в комнату. Больше всего она боялась, что Рован ради ее спокойствия сейчас начнет врать.
Рован шагнул к ней. Всего один раз. Селена замотала головой и подняла руки, словно хотела оттолкнуть его.
– Пожалуйста, – дрогнувшим голосом произнесла она. – Скажи как есть.
Рован медленно шел к ней, будто гонец, принесший весть о чем-то непоправимом. Удары судьбы не отменишь. Бесполезно падать на колени и взывать к богам, чтобы они отодвинули время назад и пустили события по другой дороге.
Рован остановился на расстоянии вытянутой руки. Его лицо снова сделалось жестким, но не жестоким. То, о чем он собирался сказать, они должны выдержать вместе. И Ровану сейчас нужно оставаться спокойным.
Он сглотнул. Потом еще раз.
– На… на каторге в Калакулле вспыхнул бунт.
У Селены зашлось сердце.
– После убийства принцессы Нехемии… в Калакулле начал зреть бунт. Толчком послужило убийство надсмотрщика. Его убила девушка-рабыня, над которой он издевался. Рабы захватили все поселение и начали расправляться с охраной. Адарланский король спешно отправил туда два легиона, чтобы усмирить бунтовщиков. В результате их всех убили.
– Рабы убили адарланских солдат?
Впервые за все это время Селена вздохнула. В Калакулле томились тысячи рабов. Вместе они составляли внушительную силу, которая вполне могла смести адарланские легионы.
– Нет. – Рован с удивительной нежностью взял ее за руку. – Солдаты убили всех рабов.
Окружающий мир затрещал во всем швам. Селена услышала предсмертный вопль тысяч и тысяч обреченных.
– Но в Калакулле были тысячи узников!
Рован молча кивнул. Селена следила за его лицом. Когда он открыл рот, она вдруг поняла: он еще не все ей рассказал.
– Эндовьер? – спросила она, отчаянно надеясь, что он покачает головой.
Дурацкие надежды, когда имеешь дело с адарланским королем.
Рован медленно, словно нехотя, кивнул:
– Получив известие о бунте в Эйлуэ, адарланский король отправил два других легиона на север. В Эндовьере не щадили никого.
Рован схватил ее за руки, словно стараясь удержать от падения в пропасть. Селена не видела его. Перед нею мелькали лица каторжан, от которых она сбежала, ухватившись за шанс вырваться на свободу. Пепельно-серые горы. Общие могилы, которые копали каждый день и в которых каждый день хоронили отмучившихся. Она всматривалась в призрачные лица своих соотечественников. Тех, кто делил с нею страшные дни. Тех, о ком она позволила себе забыть, обрекая на дальнейшие страдания. Они молились о спасении, надеялись, что хоть кто-то помнит о них. Тонкая ниточка надежды, позволявшая не сойти с ума.
