Он хотел принести новую клятву на крови. Но зачем? Это означало полное, безраздельное подчинение. Он отдавал ей все: свою жизнь, имущество и, наконец, свою свободную волю.
Лицо Рована было совершенно спокойным. Он ничуть не сомневался в правильности своего шага.
«Поверь мне», – мысленно произнес он.
«Но я не хочу, чтобы ты шел ко мне в рабство. Я не из тех королев, кому нужны рабы».
«Пока что у тебя нет ни двора, ни земель, ни союзников. Ты обладаешь большой магической силой, но у тебя не защищены тылы. Маэва коварна. Сегодня она тебя отпустит, а завтра попытается разделаться с тобой. Но она знает, насколько я силен. Вместе мы еще сильнее. Тогда она действительно крепко подумает, прежде чем нас преследовать».
«Рован, прошу тебя, не надо такой жертвы. Я и так готова дать тебе все, что пожелаешь. Мне не нужно, чтобы ты мне подчинялся».
«Я выбираю тебя, Аэлина. Чем бы это ни кончилось».
Возможно, их мысленный спор продолжался бы и дальше, но Селена вновь ощутила мягкое женское тепло, окутавшее ее утром. Теплая волна словно уверяла ее: не надо отказываться. Этому принцу можно доверять, а главное – нужно доверять самой себе. И потому, когда Рован снова потянулся к ее руке, Селена не стала противиться.
– Вместе, Огненное Сердце, – сказал он, закатывая рукав камзола. – Вместе мы найдем путь. Мы построим королевство, которое изменит мир.
Селена улыбалась и кивала. Рован протянул ей кинжал, вынутый из-за голенища:
– Говори, Аэлина.
Стараясь, чтобы на глазах придирчивых зрителей у нее не дрожала рука, Селена взяла кинжал и, держа над своей ладонью, заговорила:
– Рован из клана Боярышников, обещаешь ли ты служить моему двору до последнего вздоха?
Она не знала нужных фраз, не знала, какими словами произносят эту клятву на Древнем языке, но что-то подсказывало ей: главное – искренность намерений их обоих, а не слова ритуала.
– Обещаю служить твоему двору до последнего вздоха. В этом мире и в том, что ожидает меня после смерти, чем бы это ни кончилось.
В иное время и в ином месте Селена еще раз предложила бы ему хорошенько подумать, но здесь ритуал совершался в присутствии Маэвы. Понятно, почему Рован избрал местом принесения клятвы эту веранду. Он знал, что здесь Селена не решится возражать и не станет его отговаривать.
Все это было вполне в духе Рована и его упрямого характера. Селене не оставалось иного, как улыбнуться, надрезать себе запястье, выдавить кровь и протянуть ему кровоточащую руку.
С удивительной нежностью Рован взял ее руку и припал губами к ране.
Селене показалось, что у нее внутри мелькнула молния, из которой возникла нить, соединяющая их. С каждым глотком Рована эта нить становилась все прочнее. Он сделал три глотка. Его губы окрасились в непривычный алый цвет. Глаза сверкали так, словно он начал заново жить. Радость в них сочеталась с прежней холодной решимостью.
То, что сейчас чувствовали они оба, не переводилось ни в какие слова. Возможно, таких слов просто не существовало. Они даже забыли, что рядом стоит Маэва.
– С меня довольно, – прошипела она. – Убирайтесь с глаз моих. Все.
Бывших соратников Рована как ветром сдуло. Они скрылись в тени стен, унеся с собой и плетки.
Селена помогла Ровану подняться. Он коснулся ее руки, и рана на запястье затянулась. Стоя плечом к плечу, они в последний раз взглянули на древнюю королеву.
Но Маэвы на веранде уже не было, а в ночное лунное небо, хлопая крыльями, поднималась сова-сипуха.
* * *
Селена и Рован спешно покинули Доранеллу и не останавливались, пока не добрались до ближайшего города. Рован даже не зашел к себе за вещами, сказав Селене, что там нет ничего стоящего. Бывшие соратники не пришли к мосту проститься с ним. Селена и Рован молча пересекли мост и, ни разу не оглянувшись, пустились бежать по ночной дороге. Они бежали несколько часов подряд, не делая остановок.
Заспанный хозяин постоялого двора отвел им лучшую комнату. Даже не умывшись, Селена повалилась на кровать и заснула как убитая. Рован думал, что она проспит до полудня. Но она проснулась на рассвете и попросила его достать из мешка принадлежности для татуировки.
Пока он готовил все необходимое, Селена вымылась в крошечной умывальной и до блеска натерла кожу солью. Вернувшись в комнату, она сняла рубашку, оставшись голой до пояса и улеглась на широкий стол. Рован лишь мельком взглянул на нее. Знакомые иглы. Блестящий сосуд с чернилами. Рован закатал рукава до локтей, а волосы увязал в пучок, чтобы не лезли в глаза, отчего татуировка на его лице стала еще рельефнее.
– Дыши как можно глубже, – распорядился Рован.
Селена подчинилась. Она легла на живот, уперев подбородок в руки. В очаге перемигивались угли. Она развлекалась тем, что пускала между ними огненные ручейки.
– Ты хорошо поела? – спросил Рован. – И воды достаточно попила?
Она кивнула. Перед мытьем она проглотила обильный завтрак.
– Если тебе понадобится встать, скажи заранее.
Проявляя деликатность, Рован не стал спрашивать, достаточно ли обдуманно ее решение покрыть спину татуировкой. А о том, насколько это болезненно, она знала сама. Он лишь провел рукой по ее испещренной шрамами спине, словно художник, оценивающий состояние холста. Его сильные мозолистые пальцы ощупывали каждый шрам, отчего сотни невидимых иголочек вонзались в ее кожу.
Затем Рован принялся рисовать контуры знаков, которые в течение ближайших часов ему предстояло заполнить чернилами. За завтраком он показал Селене несколько эскизов, торопливо нарисованных на куске пергамента. Они все были на редкость красивы, словно он нашел их у нее в душе. Селену это ничуть не удивляло.
Когда Рован закончил наносить контуры, выпитая Селеной вода потребовала выхода. Ненадолго отлучившись, она снова легла на живот и оперлась подбородком о ладони.
– А теперь не шевелись, – предупредил Рован. – Я начинаю.
Она кивнула и опять стала разглядывать мерцающие узоры на углях очага. Тепло, исходящее от Рована, приятно согревало кожу. Он слегка вздохнул и…
Первый укол обжег ей кожу. Смесь соли с железом усиливала боль. Селена стиснула зубы, но не поморщилась от боли, а приветствовала ее. Рован еще тогда, в крепости, объяснил ей, зачем для таких татуировок нужна соль. Это напоминание тому, на чье тело наносится узор, о пережитых потерях. Хорошо. Очень хорошо. Ей нужны эти напоминания.
Когда Рован наколол второй знак, Селена начала молиться.
Эти молитвы она должна была бы вознести еще десять лет назад. Поток слов на Древнем языке. Рассказ богам о смерти родителей, дяди и Маурины. Четыре жизни, отнятые за неполных два дня. Голос Селены звучал в едином ритме с движениями иглы Рована. Она умоляла бессмертных богов, которых никто никогда не видел, принять в райские земли души дорогих ей людей и уберечь от дальнейших бед. Селена рассказывала о благих делах каждого, за кого просила, вспоминала все их добрые слова и храбрые поступки. Почти безостановочно она шептала слова, запоздало выполняя свой долг дочери, племянницы и младшей подруги.
