Селена оказалась права: в городке не нашлось никого, кто не согласился бы ей что-либо продать. Серебро действовало лучше магии.
* * *
Едва только стало известно, что двое странных фэйцев не пытаются грабить торговцев, а расплачиваются серебром за сласти, книги, свежий хлеб и жареное мясо, городок снова ожил. Торговцы наперебой предлагали все что угодно: от яблок и пряностей до хитроумных безделушек. И все сделались на редкость словоохотливы. К тому же Селена платила больше, чем стоили многие ее покупки, и не требовала сдачу.
Рован безропотно носил разбухший мешок с ее приобретениями. Кроме пакета со сластями. Конфеты Селена уписывала на ходу, одну за другой. Рован от конфет отказался, сказав, что сладкого не ест. Никогда. Селена лишь пожала плечами, не став спрашивать о причинах.
Но, даже осмелев, жители городка не смогли ничего добавить к своим рассказам. Никто у них не пропадал и никого они не видели. Селена чувствовала, что они не врут. Только рыбак, торговавший на рынке крабами, рассказал, как недавно обнаружил в сетях пять или шесть невероятно острых ножичков. Он сразу же бросил их обратно в море, решив не зариться на то, что принадлежит богу морей. Но сущность не вспарывала свои жертвы, а высасывала их. Что касается ножей, они вряд ли принадлежали богу морей. Скорее всего, какие-то вендалинские солдаты перевозили амуницию и их судно попало в бурю.
К вечеру их разыскал хозяин постоялого двора, у которого вдруг нашлись свободные комнаты. «Лучшие в городе». Селена была бы не прочь выспаться на мягкой кровати, но обостренная интуиция предостерегла ее. Наверняка их щедрость заметили не только торговцы. Кто-то из местной шушеры решил, что у этих фэйцев денег куры не клюют. А у Рована разговор с ворами короткий: вспоротое брюхо. Такое завершение визита им ни к чему. Она вежливо отклонила предложение, и они с Рованом пошли навстречу оранжево-желтым лучам заходящего солнца, возвращаясь в лес.
У них был на редкость приятный день. С этими мыслями Селена входила под полог леса. Очень приятный.
* * *
Мать называла ее Огненным Сердцем.
Но двор и народ видели в ней будущую королеву. Для них она была наследницей двух древних могущественных родов. Наделенная необычайной магической силой, такая королева обеспечит покой и процветание государству. Ее сила – не только дар. Ее сила может стать оружием.
Все восемь первых лет жизни она росла под непрекращающиеся споры между родителями о ее будущем. Унаследовав внешность матери, своим переменчивым, взрывным характером она пошла в отца. Что будет с нею дальше? Этот вопрос часто задавали не только придворные, но и правители других, весьма отдаленных государств.
А вопрос поднимался каждый раз, когда становилось известно об очередной ее проделке.
В тот вечер на нее, как всегда, надели ее любимый шелковый халатик и уложили спать. Родители думали, что она уже спит, но ей не спалось. Она видела, какими усталыми и расстроенными сегодня были отец и мать. Придворные донимали их вопросами, что-то требуя. Она не выдержала и сказала, чтобы не смели обижать ее маму и папу. Тогда король, ее дядя, положил руку на плечо отца и с мягкой улыбкой сказал, что ребенку пора спать.
Но она не могла спать. В белом замке, где у них были просторные покои, ей спалось хуже, чем в загородном доме. Дверь родительской спальни была приоткрыта, и она слышала, о чем они говорят. Они беседовали тихо, но ее острый слух ловил каждое слово.
– Не знаю, Эвалина, чего ты ждешь от меня, – сказал отец.
Она слышала, как он ворочается на громадной кровати, на которой мама ее родила.
– Что было, то было.
– Скажи им, что слухи преувеличены, что библиотекари из-за пустяка подняли шум, – прошептала мама. – Можно самим распустить слух. Сказать, что виновата совсем не она, а кому-то просто удобно свалить вину на нее.
– Это все из-за Маэвы?
– Это все из-за того, что нашу девочку не оставят в покое. Пойми, Роэс, это не пустые страхи. Всю ее жизнь Маэва и другие будут охотиться за нею. Им нужна ее сила.
– Думаешь, ради этого нам стоит согласиться с ученым дурачьем и закрыть ей доступ в библиотеку? Скажи, почему наша дочь так безумно любит читать?
– Чтение здесь ни при чем.
– И все-таки?
Мать молчала.
– Ей уже восемь лет, – сердитым шепотом продолжал отец. – Недавно она мне призналась, что ее самые лучшие друзья – герои книг.
– У нее есть Эдион.
– У нее есть Эдион, поскольку он – единственный ребенок в замке, кто не каменеет при ее появлении и кого не увезли от греха подальше. Эвалина, мы до сих пор всерьез не занимались ни ее воспитанием, ни образованием. Ей нужно учиться. Ей нужны друзья и подруги. Без этого она превратится в маленькую необузданную дикарку, которую все боятся.
Стало тихо. Потом из угла ее спальни донеслось сопение.
– Я не ребенок, – обиженно прошептал Эдион, сидевший на стуле.
Он проскользнул сюда почти сразу, как ушли родители. Он всегда приходил поговорить с нею, если она была чем-то огорчена.
– И чего плохого в том, что я – твой единственный друг?
– Тише ты! – шикнула на него она.
Лишенный способности превращаться, Эдион тем не менее обладал на редкость острым слухом. Он слышал даже лучше, чем она. Да, тринадцатилетний Эдион был ее единственным другом. Ей нравился королевский двор. Большинство придворных баловали ее и потакали ее желаниям. Но другие дети, жившие в замке, держались от нее подальше, невзирая на все увещевания родителей. «Как собаки, чующие опасность», – думала она. Они не столько понимали, сколько чувствовали: она – другая.
– Пять лет в ее возрасте – большая разница, – продолжал отец. – Может, все-таки стоит отправить ее в школу? Каол и Маурина всерьез думают на будущий год послать Элиду учиться.
– Никаких школ. И уж тем более никакой так называемой школы магии. Во-первых, это слишком близко к границе, а во-вторых, мы не знаем, что́ затевает Адарлан.
Эдион выдохнул и уперся ногами в основание ее кровати. Его узкое лицо было повернуто в сторону двери. Он сидел, по-взрослому нахмурившись. Их обоих насторожило возможное расставание. Что угодно, только не это. Как-то сын одного придворного попробовал дразнить Эдиона: дескать, увезут твою красавицу. Эдион отколотил мальчишку до беспамятства, за что потом был вынужден целый месяц убирать конский навоз.
Отец вздохнул:
– Эвалина, не сердись, но все это не облегчает жизнь ни нам, ни ей.
Мать молчала. Потом они услышали шелест простыней и ее слова:
– Сама знаю.
Родители продолжали говорить, но теперь они накрылись одеялом, и даже острый фэйский слух не мог уловить их слов.
Эдион снова засопел. Его глаза (у них были одинаковые глаза) сверкали в темноте.
