– Ты своевольный, капризный червяк!
Он даже не взглянул на нее.
День Маноны начался еще затемно. С рассветом она была готова двинуться к вершине. Погонщик, помогавший ей прилаживать седло, посоветовал восточный склон. Там они обучали маленьких драконов и тех, кто упрямился, не желая летать. Отсюда, с высоты, ей хорошо было видно то место: отвесная стена высотой футов двадцать, а потом – пологий склон. Аброхас мог вспорхнуть и просто парить в воздухе. Даже если бы он упал… всего каких-то двадцать футов, а дальше – ровная, отшлифованная ветрами поверхность. С такой высоты насмерть не разобьешься.
А вот если рухнуть с западного склона… костей не соберешь. Аброхас лениво облизывал свои новые железные зубы. Хмуро поглядывая на него, Манона пересекла площадку и остановилась возле другого края, сжимаясь от пронизывающего ветра.
Вниз уходила пропасть, на дне которой торчали острые скалы. Упади с такой высоты – от тебя даже мокрого места не останется. Конечно, начинать надо с восточного склона.
Манона проверила туго заплетенную косу и нацепила на глаза обруч прозрачной материи, предохраняющей от ветра.
– Пошли, – сказала она дракону.
Аброхас поднял свою большую голову.
«Куда? – спрашивал его удивленный взгляд. – Дай отдохнуть».
– Летать будем. Прямо сейчас.
Манона махнула рукой в сторону восточного склона.
Дракон фыркнул и повернулся к ведьме спиной. Кожаное седло сверкало на солнце, которое было не менее пронзительным, чем ветер.
– Это что еще за фокусы?
Манона обошла вокруг и остановилась перед его мордой. Снова махнула в сторону восточного склона:
– Мы будем летать. Понял, жалкий трус?
Аброхас спрятал голову под брюхо и прикрылся хвостом, всем видом показывая, что ничего не слышал.
Манона зажала ему ноздри, заставив открыть глаза. Это легко могло стоить ей жизни.
– Я не понимаю, почему ты упрямишься. Смертные мне говорили, что крылья у тебя не перебиты. Значит, ты можешь летать. И ты будешь летать, потому что здесь решаю я, а не ты. Я что, напрасно ловила тебе горных коз, чтобы ты набивал свое никчемное брюхо? Ты целое стадо сожрал. Если ты меня подведешь, пощады не жди. Твоя шкура пойдет мне на новый плащ. Этот уже ни на что не годен, а все из-за твоих коз.
Манона оглядела свой любимый красный плащ. Десятками лет он был почти как новый, а теперь – весь в дырках и пятнах.
Аброхас раздраженно дернул головой. Манона убрала руку. Драконов лучше не злить. Она помнила, с какой легкостью он перекусывал козьи туши. Освободившись от ее руки, Аброхас снова опустил голову и закрыл глаза.
Получается, дракон ее наказывал. За что? Возможно, за глупость. За то, что поверила, будто приманку можно сделать боевым летуном.
Манона злилась на себя. Стоит как дура и уговаривает оседланного дракона спрыгнуть с двадцатифутовой высоты. Немножко полетать. Но она должна подняться в воздух. Сегодня же. Иначе бабушка не моргнув глазом распустит славный отряд Тринадцати.
Аброхас продолжал греться на солнце, будто ленивый, избалованный кот.
– И я еще думала, что у тебя – сердце воина.
Манона смотрела на восточный склон, на седло, болтающиеся поводья. Как он брыкался, когда ему впервые запихнули в рот удила. Ничего, привык. Во всяком случае, поначалу бросался на всех смертных, что были в загоне. Сегодня – только на одного. Правда, чуть голову не откусил.
Солнце пока еще ползло вверх. Скоро оно ненадолго замрет, а потом начнет опускаться. Это будет и ее закат тоже. Достижения многих лет – дракону под хвост. Нет, Манона Черноклювая так легко не сдается.
– Мое терпение кончилось. Пеняй на себя.
Это было все, что она сказала. Разбежавшись, Манона вскочила ему на бедро. Аброхас едва успел поднять голову, как ведьма уже забралась в седло.
Дракон поднялся. Жесткий, неподатливый. Манона продела ноги в стремена и дернула поводья.
– Мы вылетаем! – крикнула она, пришпоривая его, как лошадь. – Давай!
Трудно сказать, что́ подействовало на Аброхаса: боль или удивление. Только он взбрыкнул и встал на дыбы, сердито взревев.
– Хватит!
Манона попыталась развернуть его и заставить двигаться к кромке восточного склона.
– Довольно, Аброхас!
Однако он и не думал прекращать брыкаться. Ноги Маноны обручем обвили ему шею. Она делала все, только бы удержаться в седле. Каждый толчок заставлял ее пригибаться. Убедившись, что так ему не сбросить назойливую всадницу, Аброхас поднял крылья, явно намереваясь зацепить Манону когтем и отшвырнуть подальше.
– Ты не посмеешь, – рычала ведьма, но Аброхас не собирался покоряться.
От этой болтанки у нее закружилась голова. Громыхали мозги, ударяясь о стенки черепной коробки. Ей пришлось втянуть железные зубы, чтобы не пропороть себе рот.
Аброхас продолжал неистово брыкаться. Он двигался, но не к восточному краю. К западному. К обрыву.
– Аброхас, остановись!
Его несло к кромке западного края. Еще немного – и он перемахнет через эту кромку, и они оба полетят на дно.
Дракон был обозлен и испуган. Го́лоса Маноны он не слышал. Аброхас был взбунтовавшейся стихией, а ее крики – шелестом тонкого листка в грохоте урагана. Западный край вершины надвигался то справа, то слева, мелькая сквозь завесу хлопающих пятнистых крыльев. Мощные когти Аброхаса дробили и давили камни. Он был уже на самом краю.
– Аброхас…
Поздно. Его лапа соскользнула вниз. Окружающий мир наклонился и опрокинулся. Аброхас потерял равновесие и камнем упал вниз, унося за собой Манону.
Глава 32
Думать о близкой смерти было некогда. Главное – не вывалиться из седла. Манону раскачивало и кружило. В ушах свистел и выл ветер. А может, это был Аброхас.
У Маноны все мышцы дрожали от напряжения, но она впилась в поводья и стремена. Только это удерживало ее на спине дракона, превратившегося в живой камень. Теперь она понимала, почему обреченные на смерть хватаются за каждое мгновение жизни.
Пятна внизу постепенно превращались в деревья и острые, заточенные ветром вершины. Дракон падал все быстрее. Прямо на бело-серую цепочку скал.
Быть может, его тело примет на себя основной удар, а она отделается ушибами.
Быть может, они оба с размаху напорются на скалы.
Быть может, Аброхас под конец взбрыкнет, и она упадет первой.
Манона надеялась, что все произойдет быстро и она не успеет осознать, что умирает, не узнает своих увечий.
Они продолжали падать. Скалы делались все отчетливее. Между ними змеилась речка.
