Эмрис криво усмехнулся:
– У него было воспалено все тело. Я слушал его бессвязные фразы и сомневался: не бредит ли? Рассказал он, как по пути к Камбрианским горам ночь застигла его у подножия Лысой горы. Шел дождь, было холодно. Увидев пещеру, этот дурень решил в ней переночевать, а на рассвете отправиться дальше. Добрался до озера, развел там костер. И все время его не покидало ощущение, будто кто-то на него из озера смотрит. Потом сморил его сон. Заснул он да вдруг проснулся. Что такое? По озеру волны бегут. Откуда взяться волнам, когда в пещере – ни ветерка? Видит – издали к нему кто-то плывет. Какой-то громадный зверь.
– И ужасно жуткий, – вставил Лока.
– Ты мне говорил, что ходил с Бассом и другими караульными в дозор! – крикнул парню Эмрис.
Затем он выразительно посмотрел на Рована. Взгляд его означал нечто вроде: «В следующий раз, принц, вы к еде повнимательней отнеситесь. А то и отравиться можно».
Эмрис прочистил горло и ненадолго замолчал, будто вспоминая.
– В ту ночь у дурня состоялся с чудовищем разговор. Зверь признался, что он – почти ровесник горы. Родился в другом мире, а сюда попал, воспользовавшись невнимательностью богов. Поначалу он жил, охотясь на фэйцев и смертных. Но нашелся храбрый воин и вызвал зверя на поединок. Воин погиб, но успел вырвать зверю глаз и наложить проклятье: пока стоит Лысая гора, жить ему в подземном озере.
Чудовище из иного мира. Не в те ли времена он попал сюда, когда валги вели свои войны? Им открыть и закрыть портал в иной мир было не сложнее, чем дверь. И сколько еще ужасных чудовищ оставалось здесь со времен древних войн за обладание Ключами Вэрда?
– С тех пор этот зверь и живет в подземном озере. Он давно уже забыл свое имя. Те, кто забредает в пещеру, назад обычно не возвращаются.
Селена растирала саднящие пальцы. Рован пристально смотрел на Эмриса, чуть склонив голову набок. Потом взглянул на Селену – слушает ли рассказ? – и спросил:
– А что за воин сделал чудовище одноглазым?
– Дурень этого не знал. Зверь – тоже… Странно, что меня никто до сих пор не спросил, на каком же языке они беседовали. На фэйском. Зверь говорил на каком-то очень давнем диалекте древнего языка, и дурень едва его понимал. Зверь помнил, что у воина на пальце было золотое кольцо, а как выглядел он сам – напрочь забыл.
Селена едва удержалась, чтобы не полезть в карман за кольцом или не начать разглядывать меч, оставленный ею у двери. Быть может, рубин на эфесе – вовсе и не рубин. Но такое вряд ли возможно. Слишком много совпадений.
Быть может, она бы и поддалась искушению, если бы Рован не потянулся за стаканом воды. Вряд ли это кто-то заметил, кроме нее. Фэец умел владеть собой. И все же он слегка поморщился. Ожоги давали о себе знать. Вздувшиеся пузыри лопнули, и теперь любое прикосновение отзывалось сильнейшей болью.
– Так что довольно приключений, – сказал Эмрис, внимательно глядя на принца.
Рован посмотрел на Локу. Парень был готов шумно возражать.
– Договорились, – ответил Рован.
– И больше никаких потасовок.
Рован поймал взгляд Селены. Его лицо оставалось непроницаемым.
– Мы постараемся.
Кажется, даже Эмрис остался доволен таким ответом.
* * *
Усталость обступила Селену со всех сторон, будто каменная стена. Однако сон не шел. Селена продолжала думать о монстре из пещеры. О мече, внезапно появившемся у нее. О кольце, которое она разглядывала целый час, так ничего и не обнаружив. Пусть совсем чуть-чуть, но она научилась управлять льдом. И все же в основном мысли Селены крутились вокруг ее стычки с Рованом и ожогов на его руках.
«У него такая терпимость к боли, что можно позавидовать», – думала она, ворочаясь на холодной койке. А ведь у нее есть мазь. Смертные при таких ожогах побежали бы к целителю. Она поворочалась еще несколько минут, потом встала, обулась, схватила мазь и вышла. Возможно, ей откусят голову. Но не может она спать, чувствуя себя виноватой. Боги, она чувствовала себя виноватой!
Подойдя к двери его комнаты, Селена тихонечко постучалась. Она втайне надеялась, что комната пуста.
– Кто там? – послышалось из-за двери.
Селена сжалась и толкнула дверь.
Его комната была теплой и уютной. Возможно, чуть старомодной и с потертой утварью. Особенно это касалось ковров на сером каменном полу. Изрядную часть помещения занимала большая кровать под балдахином, застеленная и пустая. Рован сидел за столом перед камином, отделанным резными каменными плитами. Он был без рубашки. На коленях у него лежала карта. Черные крестики отмечали места обнаружения трупов.
Его глаза раздраженно сверкнули, но Селена не обратила внимания. Разинув рот, она смотрела на его татуировку. Узоры покрывали лицо, шею, плечи, левую руку вплоть до кончиков пальцев. Тогда, в лесу, она не особенно приглядывалась к татуировке Рована. Но сейчас искренне восхищалась, разглядывая красивые непрерывные линии. Почти непрерывные, поскольку на запястьях, словно следы кандалов, темнели ожоги.
– Что тебе надо?
Загар на теле свидетельствовал, что Рован немало времени проводил на солнце. Все его мышцы – безупречные, как у статуи, – были испещрены шрамами. Следы нескончаемых сражений, которые он вел по приказу Маэвы. Он сотнями лет шлифовал свое тело. Тело воина.
– Я подумала, тебе это пригодится.
Селена бросила ему баночку с мазью. Рован поймал ее одной рукой, почти не глядя, поскольку его взгляд был устремлен на Селену.
– Я это заслужил.
– Мне все равно было… неловко.
Рован вертел баночку между пальцами. По правой стороне его груди тянулся длинный, пугающего вида шрам. В каком сражении фэец его получил?
– Это подкуп? – спросил он.
– Если ты и дальше собираешься меня мучить, тогда верни.
Селена протянула руку. Однако Рован мазь ей не отдал, поставив баночку на стол.
– Ты можешь сама себя исцелить. И меня заодно. Раны пустяковые. У тебя ведь есть этот дар.
Селена пожала плечами. Когда-то у нее получалось убирать у себя порезы и ушибы. Как именно – она не знала.
– Я чуть-чуть умею управлять водой. Это я унаследовала по линии Мэбы.
Огонь был наследием ее отцовской линии.
– Мама говорила мне, что капелька воды в моей магии – это мое спасение.
При упоминании матери у Селены внутри все сжалось.
Рован кивнул.
– Когда-то давно я очень хотела стать целительницей. Мне этого не позволяли. Взрослые говорили… напрасная трата времени. Меня ждет другая жизнь. Нельзя быть сразу королевой и целительницей.
Кто ее тянет за язык говорить все это?
– Иди спать, – сказал Рован, и тоненькая ниточка доверительности оборвалась. – Раз тебя освободили от кухни, начнем занятия с самого утра.
