– Это Иван Федорович. Иван Федорович, это моя внучка, Евдокия.
– Молодец, что приехала. Садись, наваливайся. Мы уж подзакусили. Толковали между собой, куда тебя пристроить, что и как. Сейчас мы тебе все расскажем.
Да уж, я нуждалась в объяснениях!
Впрочем, большой загадки тут не было.
Иван Федорович когда-то был председателем совхоза.
– Помнишь, что такое совхоз-то? Да нет, где тебе, молодая еще.
Дело свое он любил, хозяйство было в числе преуспевающих. В свое время ему удалось выгодно приватизировать землю, и по нынешний день он глава большого, хорошо отлаженного хозяйства. Поля, парники, пасека, пруд с карасями... И тепличное хозяйство, самое лучшее в области.
– В общем, живем, не жалуемся. И ты с нами не пропадешь. Главное, к делу пристроить человека, а там уж, если он без червоточины, он сам дорожку найдет. Вон Арчибальд, сначала был актер, а потом спился. На вокзале жил, под платформой. Совсем пропал бы, да к нам прибился. Самый нужный человек оказался, к любой скотине подход знает! Даже пчела при нем больше меда давать стала. Водочку-то пришлось бросить, конечно... Пчелы даже запаха ее не переносят, сразу жалят.
– Да брось, Федорыч, – вмешался Арчибальд, до того налегавший на простоквашу с черным хлебом. – Больше меду стало, потому что кипрей посадили. С кипрея это, значит...
– Так и кипрей посадить ты придумал. Ладно, ты кушай, никого не слушай. Я сейчас с девушкой Ларисиной говорю. Так вот, Лариса, бабушка твоя, говорит, ты в колледж хочешь поступать. Дело это хорошее, мы тебе поможем. С какого перепугу ты так быстро к бабушке своей нагрянула, если до этого столько лет носа не показывала – об этом мы тебя спрашивать не станем. Меня не касается. Но здесь – смотри! Ни алкоголя, ни другой какой дури у нас не полагается, если только шипучка на праздники. Куришь?
– Нет-нет, – испуганно отказалась я. Пробовала курить пару раз – девчонки в классе говорили, что курение помогает сбросить вес. Но меня так мутило от табачного дыма, что я не решилась на такое средство.
– Курить можно. Мы ж не секта какая. Просто рабочие люди. Бабушка твоя, вон, балуется. Похвалить не могу, но и препятствовать не стану. И вот еще что... Я тебе, дочка, не только что в отцы, а и в деды гожусь, поэтому скажу начистоту. Это насчет всяких там шашней. Дело, конечно, молодое. Девки всегда к парням тянулись, как и парни к девкам. Это так с Адама и Евы повелось, когда еще секса не выдумали, а только любовь одна была. Только уговор: женатика не замай, семью не ломай! Поняла?
– Поняла, – кивнула я и почувствовала, что краснею.
– То-то! Извини, коль что неладно сказалось. А ты налегай, налегай. Еда у нас вся свежая, хорошая. Так вот. Поступить мы тебе поможем. Если деньги за обучение платить надо будет – заплатим. Жилье, еда, проезд – все бесплатно тебе будет. Но уж и ты поработай для нас. Делать-то что-нибудь умеешь? Или совсем ничего?
– Я готовить умею, – обиделась я. – Я ж в кулинарный колледж поступать хочу!
– Во-от оно что. Так это всего лучше! У нас сейчас самая страда, день год кормит. Все на работе, готовить некому. У кого старики дома, те настряпают. А у кого нет, те сухомяткой питаются. Разве это годится? С сухомятки какой работник? Ну что, берешься? Обед на всех готовить?
Разумеется, мне было не по себе. Одно дело – стряпать дома, на своей кухне, где единственными ценителями и дегустаторами станут твои родственники. Усовершенствовать рецепты, изменять ингредиенты, экспериментировать... А тут целая столовая голодных селян, и всех надо накормить, и чтобы всем по вкусу пришлось!
От ужаса у меня даже фантазия разыгралась, хотя я вообще-то не отличаюсь развитым воображением. Мне привиделось, что я пересолила борщ и триста человек как один стучат мисками по столу и кричат в один голос:
– Люди добрые, бейте ее, толстомясую!
Должно быть, выражение лица у меня стало соответствующее, потому что Иван Федорович раскатисто захохотал и поспешил меня успокоить:
– Да ты не шугайся, не шугайся! Глаза боятся, а руки делают, так, что ли? Есть у нас повариха, бабушка Настасья. Да вот только беда – слепнет она, и врачи ей помочь ничем не могут. Голова-то у нее хорошо варит, и вся сноровка при ней, а вот видеть – не видит... Был уже грех, посудное полотенце в куриной лапше сварила, сослепу-то. Вот она тебя и научит, сколько мяса в котел закладывать, чтоб никого не обидеть, ну и прочие премудрости. Полегчало?
Разумеется, полегчало, у меня даже аппетит появился!
После обеда мы с бабушкой пошли гулять и говорили, говорили...
– А ты ведь жила тогда в другом доме, да? Когда я маленькой приезжала? Помню, там коридор был темный и икона страшная.
– Да, икона до сих пор у меня. А дом снесли. Он уже плохой был, жучок его источил. Новый надо было строить. Иван Федорович предложил мне в его дом переехать. Вроде как хозяйство вести.
– А вы с ним...
– Нет, что ты! – Бабушка засмеялась, так легко и молодо запрокинув голову, что мне показалось – мое предположение не так уж беспочвенно. – Просто он очень одинокий человек.
– Почему? Был весь в делах и так и не женился?
Бабушка стала очень серьезной. Сорвала, наклонившись, какой-то стебелек – мне показалось затем, чтобы скрыть лицо.
– У него была жена, очень хорошая, добрая женщина. И сын. Но сын непутевый оказался. Сначала-то все хорошо было, мальчишка учился отлично, в университет поступил. А потом зачудил, научили, видно, в университете хорошему... У меня из больнички воровал лекарства, коноплю собирал, маковую соломку. Иван Федорович приказал тогда мака не сажать, но это уже было как мертвому припарка, извини мой профессиональный цинизм. Сбежал сыночек его и подался в Москву. Пару раз его находили, возвращали... Лечить пытались. Сначала я за ним ходила, потом в клинику возили. Ломка, девочка моя, это страшно, я ничего в жизни страшнее не видела. Хотя многое повидала, можешь мне поверить. Пока его лечили, мать, видно, решила еще разок счастья попытать, ребеночка родить. Но возраст у нее был уже солидный, да и здоровье не очень-то. Умерла она. И ребенок умер.
– Кошмар какой.
– Да. Но не будем о грустном. Ты в самом деле умеешь готовить?
– А как же! – даже немного обиделась я.
– Вот оно как. Ну, тут ты не в меня пошла. Яичница – вот что всегда было верхом моего кулинарного мастерства. А так ты похожа на меня немного, видна порода. Только ты будешь еще красивее меня, вот увидишь.
– Хотелось бы верить, – пробормотала я себе под нос, наблюдая за тем, как легки и грациозны движения моей бабушки, какие у нее женственные, мягкие жесты, как красив овал лица.
– Ну конечно! И мужчины буду сходить по тебе с ума. Уже, должно быть, сходят, а?
Мне захотелось переменить тему разговора.
– А почему ваша деревня так смешно называется – Перло€вка? Тут, что ли, перловку сажали?
