— А Франк был там с вами?
— Я думала, тебя интересует Ковбой… Нет, я же сказала, что Франк был занят своими делами. Или бог его знает чем.
— Тебе не кажется странным, что у Франка были в Нью-Йорке какие-то дела?
— Нет, а почему это должно быть странным?
— Ведь он торгует норвежской крестьянской мебелью, — сказала я, не скрывая своего недоверия.
— Ты верна себе! Какая разница, чем он там занимался? Не могла же я все время ждать, когда мы наконец хоть на мгновение останемся вдвоем. Я думала, тебя интересует Ковбой.
— Где же это случилось? — спросила я с любопытством старой ханжи.
— В его номере в «Алгонкуине», конечно. У него были страшно большие ноги. Я это заметила, лишь когда он поставил у кровати свои ковбойские сапоги. Длинная шея. Уши напоминали крючки, на которые можно повесить, что угодно. В одном ухе у него была золотая серьга. Нос похожий на нос Сидящего Быка
[10]
, что вполне естественно для того, кто все детство глотал романы об индейцах. Длинные черные волосы с проседью были заплетены в косичку. Я никогда не лежала в постели с мужчиной, у которого была бы косичка, она все время хлестала меня по лицу. Это было скорее странно, чем эротично. Но тело у него было в отличной форме. Казалось, он поджарился на гриле. Я так и видела, как он, прикрепив к рукам и ногам вакуумные присосы, медленно вращается на вертеле, чтобы получить ровный американский загар. Он был из Техаса, узкобёдрый, без того бычьего загривка, который, позволю себе заметить, бывает у людей, употребляющих в пищу нездоровые продукты. Или мясо бычков, которых держали в такой тесноте, что они не могли двигаться. Ковбой рассказал мне, что запах загонов для скота можно уловить на расстоянии нескольких миль благодаря застоявшемуся запаху бычьей мочи.
— Вы говорили о бычьей моче?
Фрида грубо захохотала и закрыла глаза.
— А почему бы нам о ней не говорить?
— Сколько ему было лет?
— Трудно сказать… Во всяком случае, это был опытный Ковбой, который не боялся выставить себя в глупом виде. В постели он не спешил. Ничего странного, что молоденькие девушки предпочитают мужчин, которые старше их родителей. Ведь многие из них отчаянно нуждаются в настоящих отцах, к тому же, чем старше мужчина, тем выше у него положение и больше денег. Так было и с этим Ковбоем. Он написал книги, о которых я никогда не слышала, но которые хорошо продавались. Даже по американским меркам. Он не хвастался этим, просто сказал и все. Потом мы сидели в кровати и пили пиво. Он похвалил мою форму. На настоящем техасском диалекте. У меня создалось впечатление, что он видит во мне скорее лошадь, чем женщину. Это больше возбуждало, чем оскорбляло. Ведь я пришла к нему не затем, чтобы продемонстрировать свои мозги. Говорят, будто мужчина не в состоянии запомнить ни одно соитие. Но если мне суждено запомнить хотя бы одно, то это подходит как нельзя лучше.
Ковбой показал мне также и Центральный Парк. Пока Франк сидел на своей последней встрече. На деревьях только-только появились первые листья, и это настроило меня на возвышенный лад. Горе и смерть. Между ними стояли эти деревья, покрытые розовыми цветами, названия которых я никак не могла запомнить. Температура была больше двадцати градусов, и небо по-прежнему оставалось американской мечтой. Он повел меня в Гарлем и угостил ланчем в странном западно-африканском ресторане. Официанты, по-видимому, одно семейство, говорили по-французски и плохо понимали английский. Пива у них не было, но молоденькая девушка вызвалась купить его — в магазине через улицу. Свое предложение она прошептала тихо-тихо. Я подумала, что это от робости, но оказалось, в углу на циновке лежал ее отец, который не должен был этого слышать. Когда она вернулась, пряча пиво под мышкой, отец неожиданно оторвал от циновки свою тощую задницу. Он вскочил и принялся ругательски ругать дочь. Видно, здесь было недалеко от мольбы до наказания. Дочь, как положено, поплакала, но вообще отнеслась к этому спокойно.
Ковбой объяснил мне, что тут не подают алкоголя по религиозным соображениям. Еда была ужасная. Серые вареные ножки неизвестного животного. И рис, который, судя по его виду, пролежал всю зиму. Я почти не ела. Но Ковбой был в восторге. Тебе с твоей манией чистоты стоило бы взглянуть на их уборную! В стакане, затянутом полугодовой пленкой, образовавшейся от слюны и пасты, стояла зубная щетка, утратившая половину своей щетины. Она чем-то напомнила мне косичку Ковбоя. Все это вызвало у меня тошноту и в то же время восхищение, — закончила Фрида.
Следы на песке
В мае и июне я Франка почти не видела. У него было много дел, связанных с ярмаркой антиквариата, в которой он собирался участвовать. Но мой телефон пищал постоянно.
— Санне! Ты по мне соскучилась?
— Конечно, — отвечала я, по правде сказать, исключительно из чувства долга.
Я внушила себе, что должна оценивать наши отношения, исходя из его и моей потребности в нежности. Я часто пользовалась этим словом, посмотрев фильм «Время для нежности». Пользовалась как ребенок, который повторяет новые слова, не совсем понимая их смысл. Я обнаружила, что многие пользуются этим словом, когда речь заходит о серьезных отношениях.
Однажды я под видом покупательницы зашла в антикварный магазин Франка. Мне просто захотелось его увидеть. Там я услышала, как одна покупательница говорила ему:
— Я испытываю такую нежность к моим маленьким мейсенским статуэткам. Вы меня понимаете?
— Очень хорошо понимаю, — галантно ответил Франк, заворачивая фигурку пастуха в несколько слоев шелковистой бумаги, при этом он незаметно бросил на меня предупреждающий взгляд.
Когда она ушла, он запер магазин и дал мне то, за чем я, по его мнению, явилась.
В Дворцовом парке благоухала отмеренное ей время сирень. Потом она отцвела. Я весь июнь следила за усердием и нерадивостью работников парка. Способность уток ходить строем вокруг пруда в парке стала вроде приметы для меланхолии одиноких дам.
Все будни я упорно записывала на компьютере свои слова. Моя настойчивость удивляла меня самое. Но когда выяснилось, что Франк собирается отдыхать с семьей большую часть июля, я остановилась, как старые стенные часы, которые забыли завести. Идея Фриды ввести Франка в роман, чтобы он постоянно был со мной, не сработала. Я больше не снимала покрывала с компьютера.
Перед отъездом Франк пришел ко мне с вином и всякими вкусными вещами. Шел дождь. Он был не в духе, хотя я оставила свои упреки, рассудив, что из-за них я потеряю то малое, что у меня еще есть.
Прошло много времени с тех пор, как было произнесено слово развод. Иногда на Франка больше действовало мое молчание, чем слова. Он чуял невысказанное, скрытое, как собака, обученная искать наркотики. Сначала это выражалось в движениях. В беспокойном метании и кружении по комнате. Потом он начинал систематически обследовать все уголки моего тела, пока я не взрывалась. Нет, он не заводил глубокомысленных разговоров. И, тем более, не начинал тявкать. Скорее принюхивался, метя свою территорию с помощью лаконичных слов.
