Вечером прибыл Красный Крест с чаем и шерстяными одеялами для тех, кто в этом нуждался.
— Когда нужно, всегда находится много добровольных помощников, — заметила я.
Фрида не ответила и продолжала читать. Я сдалась и вместо попыток завязать с ней разговор постаралась понять, о чем говорится в моей книге. Мне хотелось пить, но я решила потерпеть. Справлять нужду на свежем воздухе в присутствии зрителей меня не прельщало. Люди пытались укрыться за живой изгородью или за машинами. Но рядом с ними или же впереди стояли другие машины. Кто-то добровольно, или не добровольно, сидел в первых рядах партера, хотя видимость и была ниже средней.
К нам до сих пор еще никого не подсадили. Когда мы открывали дверь, салон наполнялся выхлопными газами. Но, вообще, нам было еще хорошо по сравнению с другими. А их было много. Я пробовала представить себе эти машины и сидящих в них людей. Каково им сейчас? Ссорятся они или их мучит страх? Может, у них есть мобильные телефоны и они смогли предупредить ждущих их друзей и знакомых? Они везут с собой рождественские подарки. Наверное, у них заказаны номера в городской гостинице, в которую они так и не попадут сегодня вечером, даже если пробка рассосется.
По радио сообщили, что пробка образовалась в результате аварии и снегопада. Но ни слова о том, удалось ли «Службе спасения» хоть немного расчистить путь и сколько там раненых или даже погибших. Мы сидели в тюрьме и нам не полагалось ничего знать о мире за ее стенами. Приходилось ждать, пока к нам не придут на помощь или пробка не рассосется сама собой.
Многие побросали свои машины и пошли искать, откуда можно позвонить, раздобыть еды или чего-нибудь выпить. В бесконечных рядах машин по-прежнему не было никакого движения. Я старалась не раздражать Фриду. Она перестала общаться со мной. Это меня встревожило, и я наблюдала за ней. Мне стало ясно, что мы с ней, собственно, не такие уж разные, просто она притворяется лучше, чем я. Нельзя сказать, чтобы это меня утешило. Главное, чтобы Фрида не усвоила мои худшие качества, вот это было бы плохо. Время от времени она энергично счищала с окна снег. Через окно все равно ничего не было видно, но, как она сказала, ее пугает клаустрофобия, подобная той, что охватывает человека в занесенном снегом доме.
Она отложила одну книгу и взяла другую. В темноте я не могла разглядеть название. Теперь она сидела, держа книгу на коленях. Мне хотелось как-нибудь заставить ее раскрыть книгу. Хотелось, чтобы она вернулась к своей обычной роли. Для меня это было важно.
— Что ты читаешь? — дружески спросила я.
— А ты не видишь, что как раз сейчас я вообще не читаю? — огрызнулась она.
— Извини, — пробормотала я.
— Перестань извиняться! Мне до смерти все надоело! Все эти твои фобии, твоя мягкотелость, творческий кризис, мнимые несчастья, больная совесть и подозрительность! Надоело! Надоело! Надоело! Оставь меня в покое! И перестань навязывать мне свой образ жизни. Я не хочу! Я свободный человек! Я хочу только выбраться из этой дорожной тюрьмы!
Я поняла, что мне нечего к этому добавить. Она права. Я сама во всем виновата и не должна перекладывать свои беды на чужие плечи.
— Ты права, — устало сказала я. — Все мы эгоисты. Мы вечно спешим и ведем себя, как нахал, который хочет пролезть без очереди. Но в ситуации, как эта, кое-кто, может быть…
— Я думаю, Франк сидит сейчас у «Лорри» и ест лютефиск
[19]
! — перебила меня Фрида со злорадным смехом.
— У «Лорри»? — глупо спросила я, будто самое главное заключалось в том, где именно Франк ест лютефиск.
Фрида достигла своей цели. Я расстроилась из-за того, что Франку хорошо, тогда как мы торчим в этой проклятой пробке. Мысленно я увидела его. Одной рукой он держал стакан с пивом, другой — ее руку. Или, хуже того, он был в ресторане с новой дамой, которая должна была продать ему оставшуюся после смерти бабушки мебель. Словно нечаянно, он обнимал ее за плечи. Поместив под столом свое колено между ее ног, он как раз склонил ее принять предложение, и оно показалось ей весьма заманчивым.
— В цену входит и то, что я все сам организую, — услышала я его голос. — Расчистку, сортировку, вывоз мебели, мытье полов. Никаких проблем. Можете ехать отдыхать в Калифорнию, ни о чем не заботясь. Я все сделаю между Рождеством и Новым годом.
Я видела, как он с застенчивой улыбкой, которая всегда появлялась у него, когда ему хотелось выглядеть скромным, поставил на стол стакан с пивом.
— Франк… — шепнула я ему в ухо.
Но он прикрыл глаза и сделал вид, будто не слышит. Будто ни разу не вспомнил обо мне с тех пор, как мы виделись с ним в последний раз. Будто единственное, с чем он связывал мое имя, был счет в банке «Нордеа», с которого он не мог снять деньги, и те двое турок, которых он нанял, чтобы найти меня. Над его головой висела полка с чучелом льва. Чучело было побито молью так, что трудно было сказать, была ли это безгривая львица или лев с гривой, съеденной молью. Пустыми глазами лев смотрел вниз на Франка, не замечавшего его. Официант-швед принес им лютефиск. Пар вместе с тошнотворным запахом рыбы поднимался к потолку. Франк наложил себе бекону с гороховым пюре. Я видела, что он ни разу даже не вспомнил о Санне Свеннсен. Он был чрезвычайно доволен своим последним приобретением выморочного имущества.
По всей Баварии стекла машин были залеплены мокрым снегом. Правда, когда снег становился так тяжел, что падал, уступив силе тяжести, кое-где серели просветы. Упакованные в снег серо-белые тени вызывали у меня ассоциации с работами Кристо
[20]
в Берлинском музее. Скрипящие полы, охранники с сальными волосами, пытающиеся замаскировать свое присутствие затем, чтобы, неожиданно застать посетителей за незаконными действиями. В чем заключались эти незаконные действия, я не знала. Что можно было украсть из этих странных и вообще-то очень массивных предметов? Но наказание было неотвратимо. Я представила себе эту запакованную пустоту в работах Кристо. Огромного размера картины, изображающие запакованные берлинские здания, например риксдаг. Запакованная природа. Запакованная мебель. Можно сказать, что все это, подобно мумиям, обладало красотой потусторонней действительности. В тот же день мы с Фридой видели на территории музея другую действительность, она называлась «Топография террора». Страдающие лица под разбомбленными и обрушившимися сводами подвалов. Подлинные, точные документы палачей. Даже холод и тот был задокументирован. Всплыло и имя, хотя я не могла вспомнить, кого оно представляет: Франк Вильденхан. Или, может, Франк Вильденхальм? Что-то связанное с Verlorener Himmel — Утраченным небом. Франк! Это имя держалось прочно, как магнит на двери холодильника.
— В Норвегии такого не бывает, — сказала я, опять пробуя достучаться до Фриды. — У нас заблаговременно перекрывают боковые дороги, чтобы там не создавались пробки. И машины спасателей могут проехать, куда нужно. Ведь это обычный снегопад, он не должен был вызвать такого чрезвычайного положения. Пробка на сорок или пятьдесят миль! Как думаешь, сколько человек застряло здесь в этой пробке?
