Орг снаружи вдруг зарычал, а потом разразился хриплым надсадным лаем.
…Николай Иванович Лысенко сильно потел. Он не был тучным человеком, просто с возрастом стал тяжелеть. Должность главы администрации Харитоновского муниципального образования – это, конечно, не работа грузчика, но нервов тратится порой много. Хотя нервы нервами, а возможность повысить свое материальное положение есть всегда. Но так было раньше. Еще год или два назад.
Это были хорошие времена. Лысенко привык чувствовать себя хозяином муниципального района, привык к тому, что без его ведома, без его личного разрешения тут ни петух не прокукарекает, ни свинья не опоросится. Он знал всех, все знали его, начальник был свой и роднее кума, а проверками не донимали годами. А если кто и приезжал, то только затем, чтобы набросать положительный отзыв, выпить и съесть положенное, рассовать по сумкам и карманам подарки по тарифу должностей и уехать.
Но за последние год-два все в районе вдруг непонятным образом изменилось. Проворонил Николай Иванович заплывшим от сытости глазом, когда это все началось и во что вылилось. Как-то вдруг он осознал, что не является больше безраздельным хозяином родного Харитоновского муниципального района. Теперь он вроде посаженного отца или свадебного генерала. Идут к нему и чтят уважением и словом соответствующим, но не он тут уже правит.
Как-то так стало все закручиваться, что решения принимались в райцентре или области. Принимались с чьей-то подачи, а потом к Лысенко приходили дельцы и ставили (уважительно) перед фактом, что вопрос в верхах решен, согласован или утрясен. А теперь нужна твоя подпись здесь на месте, ты лицо ответственное… А просмотрел он ситуацию потому, что в какой-то момент подносимые ему лично конвертики стали толстеть. И их толщина глаз ему и замылила.
Старый чиновник по опыту знал, что в любом служебном кресле расслабляться нельзя. Нужно постоянно держать нос по ветру, а под задом чугунную сковородку. Один миг, и ты виноват, потому что лично недоглядел, лично не учел, лично не перепроверил. А когда осознаешь, что твоя рука вдруг соскользнула с пульса ситуации, то сковородка под задницей вдруг становится хотя и горячей, но спасительной. И сейчас Николай Иванович вполне конкретно осознавал, что его рука уже не на пульсе. Что в районе он уже не первое лицо…
Лысенко постоял перед кондиционером, подставляя потную грудь под струю холодного воздуха, потом отошел к рабочему столу и принялся рубашку застегивать. Приятно, но так недолго и простуду получить, а то и пневмонию. Эх, грехи наши тяжкие! Только о спокойной старости начал думать, а тут на тебе. Ты уже и не хозяин, ты уже и не знаешь, что на самом деле творится на территории.
Дверь приоткрылась, и показалась плешивенькая, с реденькими светлыми волосами над ушами голова Рыхлина. Сергей Аркадьевич Рыхлин был бессменным управляющим делами администрации, человеком, который все помнил, все знал и на все имел для начальства дельный совет. Но в последнее время это лицо с остреньким носом и вытаращенными безбровыми глазами стало Лысенко раздражать. И причина была понятна, хотя Николай Иванович долго не хотел себе признаваться в этом. Перестал Лысенко его слушать, гнал от себя и называл наушником и завистником. От этого глаза Рыхлина становились все более выпученными и испуганными.
– Ты чего это? – нахмурился Лысенко. – Чего тебе? И где Катька? Опять…
Катькой звалась секретарша Лысенко. Деваха пышная, флегматичная, она абсолютно игнорировала замечания своего шефа по поводу временного отсутствия на рабочем месте. Но зато она компенсировала это тем, что позволяла ему… Николай Иванович так и не понял до сих пор, а нравится ли Катьке, что он ее постоянно тискает и лапает и чуть ли не каждый день, задрав юбку, заваливает на диван в углу кабинета или прямо на свой рабочий стол. Нравится ей это или она снисходительно выполняет капризы шефа, как усердная секретарша?
Из-за этой своей неожиданной слабости Лысенко Катьку и терпел. Бес в ребро… Как увидит ее обтянутые колготками крепкие ноги, белую кожу выше колен, так справиться с собой не может… Порой убил бы за такие вот нарушения дисциплины, а порой промелькнет шальная гаденькая мыслишка. Выгнать бы свою старуху или переехать в тайком выстроенный дом. И Катьке предложить жить с ним в качестве… в качестве… ну, жить с ним. И тогда… всегда под рукой. Да… черт, в таком маленьком городке!
– Так чего тебе? – с усилием подавляя в себе раздражение, снова спросил Лысенко.
– Подписать, – нервно дергая головой, ответил Рыхлин.
Он открыл дверь и поспешил суетливым шагом к столу, на ходу открывая свою большую красную папку, в которой всегда носил документы. Лысенко поморщился и взял со стола авторучку. Управделами положил перед ним папку, раскрыл ее и пододвинул листок с большими буквами «Решение» в верхней части.
– Это… – еще больше нахмурился Лысенко. – Это чего? Ты спятил, Сергей Аркадьевич? Ты какой земельный отвод мне тут подсовываешь! Это Гослесфонд, это даже не областного подчинения земли, это федеральные земли! Какое отведение под строительство?
– Так… – подавился словами Рыхлин и судорожно сглотнул. – Я же звонил в область, мне сказали, что с вами согласовали, что вы в курсе. Они там решили у себя с переводом земельного участка. Теперь только вам подписать.
– Ты что? Какой «Юнистрой‑2000», какое строительство? Это же прокуратурой попахивает!
– Мне сказали, что вы в курсе, что вас известили, – вжимая голову в плечи и становясь ниже ростом, мямлил Рыхлин. – Я перезвоню, уточню… Попрошу, чтобы вам лично сообщили… с номером постановления… датой…
– Да, е… – Лысенко скрипнул зубами и отшвырнул ручку.
Больше всего ему хотелось сейчас хватануть водки граммов пятьдесят и заесть ее большим соленым огурцом. И чтобы по подбородку потекло. Самое неприятное было в том, что и звонить ему в область не хотелось. Получится опять так же, как получалось в последнее время. Там какой-нибудь хлыщ из молодых да ранних заместителей наорет на него. Будут тыкать носом и орать, что раз ему сказано подписывать, то надо подписывать. И что нечего из себя тут царька разыгрывать. Если хочется командовать, то пусть идет в губернаторы. А на его посту (или на его насесте) нечего носом крутить. И звонить плохо, и не звонить, поверив на слово Рыхлину, тоже плохо. И вообще стало все плохо.
Кто это там и кого унюхал Огр, Антон выяснять не стал. Он вышел с видом человека, который зашел в брошенное строение по нужде. Даже молнию на джинсах подергал, стоя лицом к лесу, чтобы у случайного наблюдателя сложилось правильное впечатление. Собака посмотрела на Антона с выражением, спрашивающим, а все ли нормально и хорошо он сделал, что полаял немного на кусты. Антону не терпелось добраться до своей комнаты в доме Марии Ивановны, но сразу уходить отсюда в быстром темпе было нельзя. Мало ли кто сейчас на него смотрит и что он по этому поводу думает. Лишь бы он не подумал, что молодой человек с собакой тут что-то вынюхивает. Около километра пришлось имитировать прогулочный шаг и созерцание окрестностей.
А через два часа Антон уже взбалтывал в пробирке нужный состав и соотносил цвет, в который состав окрасился, с цветом, который говорил о том, что взятый им соскоб является кровью. Слишком мало у него образца, хотя можно в таких же вот кустарных условиях определить и группу крови.
