– А ему кто задачу ставил?
– Ну, понятно кто! Но я же не видел, не слышал…
– Разберемся, – успокоился Лукомор. – С Семеном твоим разберемся. Возьмем его и разберемся. Если он расколется, твое счастье. Если нет, мы с тебя не слезем…
Лукомор записал адрес, поднялся и вышел из камеры. В тот же час Марка перевели в камеру для «бэсов», к Одинцову.
Глава 18
Шов действительно разошелся, и пришлось возвращаться в больницу. Юля заставила это сделать. Сначала она «села на уши» самому Грише, затем принялась за Ожогина. Впрочем, Юра даже не сопротивлялся.
Рану обработали, подшили, наложили повязку, а больного закрыли в палате. Юля лично взялась охранять Кустарева, но удержать его не смогла.
Ожогин сработал четко – грамотно устроил засаду и гладко, без эксцессов повязал Ивана с его дружком. Оказывается, они ездили в больницу, за машиной Каштановой. Сначала женщину к себе в дом заманили, а затем и машину ее пригнали. Зачем они это сделали, предстояло выяснить.
Ожогин отправил задержанных в управление, где их раскидали по камерам. Кустарев нашел Юру в помещении для допросов. Тот усмехнулся, глянув на него, дескать, какой неугомонный, но ничего не сказал. Жестом показал на свободное место за соседним столом и приступил к допросу:
– Гражданин Гаврилин, зачем вы связали гражданку Каштанову?
– Она сама попросила, – нагло усмехнулся белобрысый Иван.
– Такими вещами не шутят, – сурово глянул на него Ожогин.
– Это не шутка, это ролевая игра. Любит она это дело.
– Я еще раз говорю вам, такими вещами не шутят.
– А я говорю вам, что это не шутка. Слышали про садо-мазо?
Ожогин медленно поднялся со своего места, с угрожающей неспешностью приблизился к задержанному. Гаврилин вжал голову в плечи в ожидании удара. Юра не производил впечатления своей комплекцией, но в его поджаром теле чувствовалась упругая, хлесткая сила. Он действительно мог ударить очень больно.
– Зачем вы связали гражданку Каштанову?
– А если она на меня с кулаками бросилась? Что мне оставалось делать?
– Зачем вы поехали в больницу за ее машиной?
– Ну, чтобы успокоить ее.
– Я разговаривал с гражданкой Каштановой, она сказала, что вы собирались ее убить.
– Не могла она вам этого сказать.
– Она должна была пропасть бесследно. Вместе с машиной, – сухо, монотонным голосом чеканил Ожогин.
– Кто вам такое сказал?
– Почему вы просили ее не говорить о Прошнике и Волхове?
– А потому, что Серегу и Пашу убили! А вдруг ваш бешеный майор убил бы и меня?
– За что?
– Ну, Серега же говорил про меня. Будто я с ним в сауне был, а жена вашего майора там на столе танцевала. Не было ничего такого!
– Зачем же Прошник об этом сказал?
– Да с головой у него проблемы! И ваш майор хорош! Нашел кому поверить! – Гаврилин эмоционально развел руками.
Ожогин отреагировал на это, как больной на голову боксер, который бьет во все, что открывается для удара. Он дернулся, будто собираясь нанести удар, и Гаврилин так же резко подался назад, пытаясь защититься.
– Спокойно, Иван Дмитриевич, спокойно! – Юра быстро схватил его за плечо, удержав от падения.
– Ну, вы тоже… Ну, это, того… – в смятении пробормотал Гаврилин.
– Майор Одинцов не поверил Прошнику и убивать его не ездил. И пистолет ему подбросили.
– Да?! Ну, я не знаю! – отвел глаза в сторону задержанный.
И Ожогин это заметил. Он схватил Гаврилина за лицо и потребовал:
– В глаза смотреть! Кто подбросил пистолет?
– Что вы себе позволяете? – возмущенно замахал руками белобрысый, но даже не попытался оттолкнуть от себя Ожогина.
– Кто подставил Одинцова? Смотреть в глаза!
– Я не знаю!
Ожогин стремительно отстранился от Гаврилина, вернулся на свое место, провел пальцами по пиджаку, оправляя полы.
– Извините, Иван Дмитриевич, нервы. Негативная реакция на ложь… – У него вдруг задергалась щека и еще он часто заморгал одним глазом.
– Что это с вами? – встревоженно глянул на него Ванек.
– Говорю же, реакция на ложь. Это сейчас пройдет… – Правая рука у Юры резко поднялась вверх, и он, так же порывисто, схватил ее левой. – А может, и не пройдет…
– Иван Дмитриевич, у Юрия Васильевича контузия, – с непроницаемо спокойным лицом, без тени юмора во взгляде произнес Кустарев. – Пулю из головы удалили, а ненависть к бандитам осталась.
– Я не бандит! – растерянно глянул на него Гаврилин.
– Вы не бандит, вы просто убийца. Расскажите, как вы убили Прошника и Волхова.
– Я не убивал!
– Кто подставил майора Одинцова? – спокойным, тихим голосом спросил Ожогин.
– А его подставили? – с жалким видом проговорил Гаврилин, с опаской глядя на него снизу вверх.
– Я понимаю, что ты Ванек, но Ваньку ты перед Манькой валяй, нам тут этого не надо.
– Перед Ириной Степановной Ваньку валяй, – уточнил Кустарев. – Она тебе уже поверила, поехала к тебе домой, а ты ее там за горло… Зачем?
– Я же сказал, она сама…
– Да нет, это называется, прошла любовь… Новая у тебя любовь, да? Медсестра Алла.
– Имею право.
– А на прошлой неделе в больнице, где она работает, убийство произошло. Один киллер «зачистил» другого. Кто-то этому киллеру наводку дал. Может, эта Алла помогла?
– Да нет, Алла здесь ни при чем! – озадаченно глядя на него, мотнул головой Гаврилин.
– А сам факт «зачистки» тебя не удивляет?
– Э‑э… Я даже не понял, о чем речь…
– Зато мы все понимаем, – взял слово Ожогин. – Работаем, ищем, находим, поэтому все понимаем… Убийство в больнице и пистолет в машине у майора Одинцова – это звенья одной цепи. А ключевое звено в этой цепи зовут Семеном… Как зовут твоего дружка?
– Э‑э… – растерянно промычал Гаврилин.
– Как зовут твоего дружка?
– Ну, Семен…
– Вот видишь, все сходится. Семен, Алла, ты…
– Да я здесь ни при чем!
– А кто при чем? Семен? Алла?
– И Алла ни при чем…
– А Семен?
– Ну-у…
– На твоем дружке три трупа… Даже четыре… Нет, шесть… Шесть – это только то, что нам известно! Шесть – это три пожизненных срока! На Семена, на тебя и на твою Аллу!
– Алла здесь ни при чем! – потерянно повторил Гаврилин.
