Он удивленно повел бровью. Штриха и Демона больше нет, сам он от своих показаний отказался, поэтому обвинения с него должны были снять. Миша уже в этом направлении работает. Но пока Якиров держит руку на пульсе, дело с мертвой точки так просто не сдвинется…
А если вдруг его все-таки выпускают, то почему сейчас? Поздно уже, восьмой час вечера. Следователи в такое время не работают…
Конвоир доставил его в кабинет к начальнику оперативной части.
– Все нормально, Дмитрий Андреевич? – спросил Гладышев.
На столе у него было чисто, но Лукомор уловил запах коньяка. Да и глазки у «кума» тепленькие.
– В лучшем виде.
– Доставил ты мне хлопот, Дмитрий Андреевич.
– Кто не рискует, тот не пьет «Хеннесси».
– «Хеннесси», ты угадал… – улыбнулся Гладышев. – Выпьешь на посошок?
– Посошок – это палка в дорогу, – подозрительно глянул на него Лукомор.
– В дорогу. Но не палка. Прощальный привет… Отпускают тебя, Дмитрий Андреевич, завтра в следственный отдел в своем Бочарове явишься, документы подпишешь… Закрывают твое дело, повезло тебе… Или дело не в везении? – как-то странно посмотрел на него «кум».
– Скажи, что случилось, начальник! – занервничал Лукомор. Не нравилось ему, что его выпускают так внезапно, причем на ночь глядя.
– Как что? На свободу выходишь.
– А пацаны мои?
– Нет, Зацеп и Жадный пока здесь побудут…
– Ты же знаешь, я человек уважаемый, без свиты не могу. Мне позвонить надо, пусть за мной подъедут.
– Времени нет. – Гладышев взглянул на часы: – Через пятнадцать минут пропускной пункт закроется, и все, только завтра.
Он старался не смотреть в глаза Лукомору. Что-то не то с ним…
– Завтра так завтра.
– Сегодня, Дмитрий Андреевич, сегодня. Или сегодня, или… Может, ты чего-то боишься? Так ты скажи… Только осторожно говори, а то у стен уши есть. Еще скажут, что Лукомор совсем старый стал, на пустом месте боится, – усмехнулся Гладышев.
– На пустом месте?
– На пустом… Не бойся, ничего с тобой не случится. Остановка в двух шагах, там «бомбилы» стоят… Деньги у тебя есть, расплатишься… Ну так что, на посошок?
– Я с ментами не пью, – покачал головой Лукомор.
Гладышев очень ему помог, но друзьями они не стали. И никогда не станут. К тому же он знал, как погиб Штрих, и его самого могли отравить точно так же. Выпьет сегодня коньячка, а завтра утром его найдут в постели. Из тюрьмы освободился, переволновался на радостях, оттого и тромб оторвался…
Он не стал артачиться. Получил по описи личные вещи, Гладышев лично отвел его на контрольно-пропускной пункт, вместе с ним вышел на освещенный пятачок перед главным входом.
– Надеюсь больше не встретиться, Дмитрий Андреевич, – сказал «кум». И, сухо пожелав ему счастливого пути, скрылся за дверью.
Лампа под козырьком светила в плафоне, прочно закрепленном на стене, но Лукомору казалось, что ее качает ветром – такой колышущийся свет она давала. Или это все нервы.
Лукомор воровато оглянулся по сторонам, поднял воротник и направился к остановке.
Он вышел на дорогу, которая тянулась от ворот к улице, когда вдруг включились фары у машины, припаркованной неподалеку. «Десятка» тут же тронулась с места и, быстро набирая ход, устремилась на него. Но Лукомор уже приметил тропинку, по которой можно было сойти с дороги. Она вела через кусты и деревья – куда, он не знал.
Он сошел с дороги и утонул в темноте. Тропинка действительно вела его через кусты… Вела в ловушку. Лукомор это понял, когда в спину уперся пистолет. Он даже не заметил человека, который вышел из-за кустов.
– Спокойно, мужик!
Дмитрий Андреевич хотел сказать, что не мужик он, а вор, но слова застряли в горле. Все-таки не зря он подозревал Гладышева в смертном грехе. Все-таки не зря опасался киллерской пули.
– Он не мужик. Он вор.
Из-за кустов вышел еще один человек. Лукомор не видел его лица, но узнал по голосу.
Подполковник Якиров неторопливо подошел к нему, сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Только тогда Лукомор смог разглядеть его.
– Нервишки шалят, Дмитрий Андреевич? – с издевкой спросил мент. – По кустам шарахаешься.
Лукомор стиснул зубы. Просчитали менты его шаги, потому и взяли в переплет, один – сзади, другой – спереди. Место темное, безлюдное, и пистолет мог быть с глушителем. Пристрелят, подгонят машину, загрузят тело… Кто-кто, а Лукомор знал, как это делается.
– Да ходят тут всякие, – процедил он.
– Ходят, уму-разуму учат, – усмехнулся Якиров.
– Чего надо?
– Да вот поговорить с тобой хотел, Дмитрий Андреевич… Решил ты свою проблему, развалил дело. Нечем тебя прижать, приходится отпускать. Но ты должен понимать, что жизнь штука тонкая, не так за нее дернешь – и все, оборвался волосок… А дернуть кто угодно может. Тот же Никиткин, например… Да и меня ты разозлил, честно говоря…
– А короче можно? – скривился Лукомор.
– Нужно, – кивнул Якиров и выпустил струю дыма ему в лицо. – Я знаю, как все было. Знаю, как ты Сколкова раскрутил. И знаю, кого ты в своих бедах подозреваешь. На Никиткина грешишь?
Лукомор красноречиво промолчал.
– На него… Полоскова уже убрали, Ворсобина тоже. Остался Никиткин.
– Не знаю, о чем ты, начальник. Знаю только, что фраер вору не товарищ.
– Так ваша дружба нам без надобности. Главное, чтобы войны между вами не было. Кровь никому не нужна.
– А ты ему это скажи, начальник. Он двух моих парней положил, и ты это знаешь. И своих «зачищал»… Сколько крови пролилось, начальник? И где он, твой Фраер? Я нары полировал, а он ананасы в шампанском жрал. Где справедливость, начальник?
– А где ты в этой жизни справедливость видел? В общем, я тебя предупредил: одно неосторожное движение в сторону Никиткина – и снова запускаю маховик. И на этот раз тебя дожму… Причем по беспределу… Найду «косяк», «закрою» на пару месяцев, а там с тебя и корону снимут, – с непроницаемо-серьезным лицом сказал Якиров. – Мне, Елецкий, все равно, понял ты или нет, – жестко добавил убоповец. – Я тебя предупредил, а ты думай. Если с Никиткиным что-то случится, размотаю тебя на всю катушку. Потом не жалуйся.
– А если со мной что-то случится? – выдавил из себя Лукомор.
– Никиткин за это ответит. По всей строгости закона.
– А мне от этого легче будет?
– А мне на тебя наплевать, Дмитрий Андреевич. Мне в Бочарове тишь да гладь нужна… Что там у тебя осталось, то под себя и возьмешь. А то, что потерял, силой и кровью брать не разрешаю. Если миром с Никиткиным договоришься, пожалуйста. Если прольется кровь, пеняй на себя… Я тебя предупредил.
