Крепкое спиртное, которое Харальд запивал пивом, еще больше подняло ему настроение. Он не мог забыть разговор с Поулем Кирке, и мысль о том, что теперь он в Сопротивлении, волновала. «Только подумать, ведь это такое дело, которым нельзя поделиться даже с Мадсом и Тиком. Что ни говори, а я передал секретные военные данные шпиону!»
Когда Поуль признал, что подполье существует, Харальд сказал ему, что готов всячески помогать. Поуль пообещал, что использует Харальда в качестве наблюдателя. От наблюдателя требуется собирать сведения об оккупационных войсках и передавать Поулю для дальнейшей пересылки в Британию. Харальд гордился собой и нетерпеливо ждал первого задания. При этом он был напуган и очень старался не думать о том, что случится, если его поймают, – хотя, конечно, все равно думал.
Харальд по-прежнему ненавидел Поуля за то, что тот встречается с Карен, но ради Сопротивления решил, что ревность постарается подавить.
«Жаль, что Карен здесь нет, – подумал он. – Ей бы понравилась музыка».
Стоило ему подумать о том, что недостает женского общества, как в глаза бросилось новое лицо: кудрявая брюнетка в красном платье сидела на табурете у бара. Разглядеть ее хорошенько не удавалось: то ли в зале было сильно накурено, то ли с глазами что-то случилось, но, кажется, она пришла одна.
– Эй, посмотрите-ка, – обратился он к приятелям.
– Ничего, если тебе по вкусу старушки, – оценил Мадс.
Харальд попытался сфокусировать взгляд.
– А она старушка? Сколько ей, по-твоему, лет?
– Тридцатник минимум.
Харальд пожал плечами:
– Ну, это еще не старость. Слушайте, может, ей хочется с кем-то поговорить?
– Еще как хочется! – хмыкнул Тик, который выпил меньше друзей.
Харальд не понял, чего это Тик ухмыляется как дурак. Отмахнувшись, он направился к бару и, подойдя ближе, разглядел, что женщина полновата и сильно накрашена.
– Привет, школьник! – улыбнулась она дружелюбно.
– Я вижу, вы одна.
– Ну, на какое-то время.
– Я подумал, возможно, вам хочется с кем-то поговорить.
– Я здесь совсем не для этого.
– А, так вы предпочитаете слушать музыку! Я сам очень люблю джаз, уже давно люблю, много лет. И что вы думаете об этой певице? Она не американка, конечно, но…
– Терпеть не могу музыку.
Харальд пришел в замешательство.
– Тогда почему?..
– Я на работе.
Похоже, она считала, что это все объясняет, но Харальд был озадачен. Она по-прежнему сердечно ему улыбалась, и все-таки у него росло убеждение, что они друг друга не понимают.
– На работе? – повторил он.
– Ну да. А ты что подумал?
Ему хотелось сказать ей что-то приятное.
– Мне вы показались принцессой.
Она рассмеялась.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Бетси.
«Сомнительное имя для датской девушки из рабочих. Наверное, – решил Харальд, – она его себе сочинила».
Рядом возник человек вида весьма поразительного: небритый, с гнилыми зубами и глазом, полуприкрытым вздувшимся синяком. Наряженный в помятый нечищеный смокинг и сорочку без воротника, выглядел он, даром что невысок ростом и тощ, устрашающе.
– Давай-ка, сынок, решайся скорей, – потребовал он.
– Это Лютер, – представила его Бетси. – Оставь мальчика в покое, Лю, он безобидный.
– Твой безобидный отваживает других посетителей.
Харальд понял, что вообще не въезжает, что к чему, и значит, захмелел он сильней, чем ему казалось.
– Ну, хочешь ты переспать с ней или нет? – гнул свое Лютер.
– Да я даже ее не знаю! – поразился Харальд.
Бетси от души расхохоталась.
– Стоит десять крон, платить мне, – сообщил Лютер.
До Харальда наконец дошло. Он повернулся к Бетси, изумленный:
– Вы что, проститутка?
– Ну ладно, чего орать-то, – оскорбилась она.
Схватив Харальда за грудки, Лютер рывком потянул его на себя. Рука у него была сильная, Харальд покачнулся.
– Знаю я вас, умников, – прошипел Лютер, – по-твоему, это смешно?
Изо рта у него воняло.
– Да не заводись ты так, – отстранился Харальд. – Я просто хотел немного с ней поболтать.
Бармен перегнулся через стойку.
– Давай без шума, Лю. Паренек зла не хотел.
– Да ну? А по-моему, он надо мной смеется!
Харальд уже забеспокоился, не дойдет ли до поножовщины, когда распорядитель клуба взял микрофон и объявил выступление Мемфиса Джонни Медисона. Раздались аплодисменты.
Лютер оттолкнул Харальда.
– Пошел отсюда, пока я тебе горло не перерезал, – прошипел он.
Харальд вернулся к друзьям. Он осознавал, что его унизили, но был слишком пьян, чтобы его это волновало.
– Кажется, я нарушил какие-то местные правила, – пожал он плечами.
Но тут на сцене появился Мемфис Джонни, и Харальд вмиг позабыл обо всем на свете. Джонни уселся за пианино, наклонил голову к микрофону и на безупречном датском произнес:
– Спасибо. Если позволите, я начну с композиции величайшего пианиста в стиле буги-вуги Кларенса Пайнтоп-Смита.
Аплодисменты вспыхнули снова, и Харальд закричал по-английски:
– Давай, Джонни!
У двери возник какой-то шум, но Харальд не обратил на это внимания. А Джонни, взяв всего четыре вступительных аккорда, вдруг перестал играть и произнес в микрофон:
– Хайль Гитлер, беби!
На сцену взошел немецкий офицер.
Харальд в изумлении огляделся. Несколько представителей военной полиции выводили из зала немецких солдат. Датчан не трогали.
Офицер выхватил микрофон у Джонни и заявил по-датски:
– Публичные выступления представителей низших рас запрещены. Клуб закрывается.
– Нет! – возмущенно заорал Харальд. – Ты не смеешь, нацистская дубина!
По счастью, стоял такой шум, что его вопль потонул в криках протеста.
– Пошли отсюда, пока ты не нарушил еще какие-нибудь правила, – пробормотал Тик и крепко взял Харальда за предплечье.
– Отстань! – отпихивая друга, кричал тот. – Пусть Джонни споет!
Но Джонни уже был в наручниках, и офицер вел его из зала.
Харальд разозлился не на шутку. Раз в жизни выдался случай послушать настоящего джазового пианиста, и вот тебе на: нацисты остановили концерт после первых аккордов!
