Малорослый и лысый Сейр носил крошечные усы. Харальд знал его с детства как напыщенного и вредного хитреца. И сейчас он поучающе потряс толстым пальцем:
– Не ленись, будь внимателен, и сможешь освоить полезную профессию, юный Харальд.
Тот не находил слов. Два дня подряд он ломал голову, как отреагирует отец на его преступление, но такого даже представить не мог. Это был пожизненный приговор.
Пастор попрощался с Сейром за руку, а Харальду перед уходом сказал:
– Пообедаешь здесь с хозяевами, а после работы – сразу домой. Вечером поговорим. – Помолчал, словно ждал, что сын ответит, и, не дождавшись, вышел из лавки.
– Отлично, – потер руки Сейр. – Как раз есть время перед открытием подмести пол. Метла в чулане. Начни с тыла, двигайся к двери и вымети все на улицу.
Харальд взялся за дело. Увидев, что метет он одной рукой, Сейр рявкнул:
– Метлу, парень, держат двумя руками!
Харальд подчинился.
В девять утра Сейр повесил на дверь табличку «Открыто».
– Когда понадобится, чтобы ты обслужил покупателя, я скажу: «Вперед!» Ты выйдешь и скажешь: «Доброе утро, чем я могу вам помочь?» Но сначала посмотри, как я обслужу первых двух посетителей.
Харальд посмотрел, как Сейр продал картонку с полудюжиной иголок старухе, которая пересчитывала монетки так тщательно, словно они золотые. Следом за ней в лавку вошла элегантно одетая дама лет сорока и купила два метра черной тесьмы. Потом настал черед Харальда. Третьей покупательницей стала женщина с поджатым ртом, на вид знакомая. Она спросила катушку простых белых ниток.
– Налево от тебя, верхний ящик, – рявкнул Сейр.
Харальд нашел нитки. Цена была написана карандашом на деревянном ободке катушки. Он взял деньги и отсчитал сдачу.
И тут женщина обратилась к нему:
– Что, Харальд Олафсен, и каково это, предаваться пороку в злачных местах вавилонских?
Харальд вспыхнул. К такому он себя не готовил.
«Неужто весь город знает о том, что я натворил? Не хватало еще оправдываться перед сплетниками!»
Он промолчал.
– Здесь у нас юный Харальд остепенится, фру Йенсен, – ухмыльнулся Сейр.
– Это пойдет ему на пользу.
Они от души наслаждались его унижением.
– Что-нибудь еще? – спросил Харальд.
– Нет, спасибо, – отозвалась фру Йенсен, но уходить явно не собиралась. – Значит, университет тебе больше не светит?
– Где тут у вас уборная? – Харальд повернулся к Сейру.
– За стойкой и вверх по лестнице.
Выходя, он слышал, как Сейр извиняющимся тоном говорит:
– Конечно, ему неловко.
– Еще бы! – отозвалась женщина.
Харальд поднялся в жилые комнаты над магазином. Фру Сейр в розовом стеганом халате была в кухне, мыла после завтрака чашки.
– На обед у меня только селедка, – сообщила она. – Надеюсь, ты не очень прожорлив.
Потянув время в ванной, Харальд вернулся в лавку, когда фру Йенсен, ему на радость, там уже не было.
– Люди проявляют любопытство, это естественно, но ты всегда должен быть вежлив, что бы они ни говорили.
– Моя жизнь никак не касается фру Йенсен! – огрызнулся Харальд.
– Но она покупатель, а покупатель всегда прав.
Утро тянулось невыносимо медленно. Сейр проверил, какой товар есть в наличии, записал, что следует дозаказать, проверил счетные книги, ответил на телефонные звонки, а Харальду полагалось стоять столбом в ожидании покупателей. В общем, времени подумать у него было предостаточно.
«Неужели я проведу жизнь, продавая мотки пряжи домохозяйкам? Нет, такое немыслимо».
К полудню, когда фру Сейр принесла им по чашке чаю, Харальд решил, что не дотянет здесь до конца лета. К обеду он твердо знал, что не дотянет и до конца дня.
– Пойду пройдусь, – сказал Харальд, когда Сейр повесил на дверь табличку «Закрыто».
– Но фру Сейр приготовила нам обед! – удивился хозяин.
– Она сказала, у вас мало еды. – Харальд открыл дверь.
– У тебя всего час! – крикнул ему вслед Сейр. – Не опоздай!
Харальд спустился по склону холма, сел на паром, а прибыв на Санде, вдоль пляжа шел к дому и со странным волнением в груди глядел на дюны, на многие километры мокрого песка, на бесконечный морской простор. Вид этот был знаком, как отражение собственного лица в зеркале, но теперь он смотрел на него с острым ощущением потери. Поймал себя на том, что даже хочется плакать, и вскоре понял почему.
«Сегодня я отсюда уеду».
Сначала он это подумал, а уж потом себе объяснил.
«Да, я не обязан делать работу, которую навязывают, но и жить в доме отца, после того как бросил ему вызов, тоже не дело. Значит, придется уехать».
Мысль о том, что можно не подчиниться отцу, перестала его ужасать. Из нее испарился весь драматизм. Он понял это, вышагивая по плотному песку. Когда произошла перемена? Скорее всего в тот момент, когда пастор сказал, что не даст ему денег, оставленных дедом на образование.
«Это предательство, после которого наши отношения не смогут стать прежними, – думал Харальд. – Я больше не верю, что отец принимает к сердцу мои интересы. Теперь я должен заботиться о себе сам».
Этот вывод странным образом охладил его.
«Что за вопрос? Разумеется, я возьму на себя ответственность за свою жизнь».
Это было похоже на осознание, что Библия небезупречна: теперь он не понимал, как прежде был так доверчив.
Тем временем Харальд добрался до дома. Мерина в стойле не было. Наверное, отец вернулся в дом Боркинга, чтобы участвовать в приготовлении к похоронам. Он вошел в дом через кухню. Мать, сидя у стола, чистила картошку. Увидев сына, она испугалась.
Харальд поцеловал ее, но объяснять ничего не стал. Поднялся к себе в комнату и собрал чемодан, так будто едет в школу.
Пришла мать. Стояла в дверях, наблюдала, что он делает, вытирая руки о полотенце. Он посмотрел на ее усталое морщинистое лицо и тут же отвел взгляд.
– Куда ты поедешь? – спросила она.
– Не знаю.
Он вспомнил о брате. Прошел в кабинет отца, поднял трубку телефона, попросил соединить его с летной школой. Через несколько минут услышал голос Арне. Рассказал, что произошло.
– Перемудрил старик, – дружески произнес Арне. – Отправь он тебя на трудное дело вроде чистки рыбы на консервном заводе, ты бы остался там хотя бы для того, чтобы доказать ему, что мужчина.
– Пожалуй.
– Но рассчитывать, что ты стерпишь работу в дурацкой галантерее! Вот умный-умный, а иногда, право слово, дурак. Куда ты теперь?
