– Как его зовут? – поинтересовался Харальд.
– Думаю, никак. Он бездомный.
На затылке у кота шерсть росла хохолком-пирамидкой.
– Пожалуй, назову его Пайнтоп, – решил Харальд. – В честь моего любимого пианиста.
– Отличное имя.
Он умял все.
– Уф, здорово! Спасибо тебе.
– Надо было принести больше. Когда ты последний раз ел?
– Вчера.
– А как добрался сюда?
– На мотоцикле. – Он махнул в направлении того угла, где стояла его машинка. – Он медленный, потому что ездит на торфе, так что целых два дня ушло, чтобы доехать сюда с Санде.
– А у тебя есть характер, Харальд Олафсен.
– Да ну? – Он не был уверен, что это комплимент.
– Правда. Знаешь, я таких, как ты, еще не встречала.
«А вот это уже, кажется, неплохо…»
– Если честно, то же самое я думаю о тебе.
– Да брось ты! В мире сколько угодно домашних девочек, которые хотят в балерины, а вот много ли народу проехало через всю Данию на торфоцикле?
Он рассмеялся, довольный. Они помолчали.
– Мне очень жаль… я имею в виду Поуля, – произнес наконец Харальд. – Ты, наверное, страшно переживала.
– Ужасно. Ревела весь день.
– Вы были очень близки?
– Мы встречались три раза, и я не чувствовала влюбленности, но все равно это невыносимо. – Глаза Карен налились слезами, она шмыгнула носом.
Харальд, к стыду своему, до неприличия обрадовался, что романа у них с Поулем не случилось.
– Очень печально, – произнес он, чувствуя себя лицемером.
– Я страшно горевала, когда наша бабушка умерла, но в этот раз все почему-то еще больнее. Бабушка была старенькая, болела, но Поуль-то – здоровый, веселый, красивый и полный сил!
– Ты знаешь, как это произошло? – осторожно поинтересовался Харальд.
– Нет. Военные напустили такую дурацкую таинственность! – сердито воскликнула она. – Сказали только, что разбился на самолете и что обстоятельства дела засекречены.
– Что-то скрывают, наверное.
– Что, например?
Он понял, что не сможет открыть ей свои предположения, не признавшись в своей связи с Сопротивлением, и сымпровизировал:
– Ну, собственную некомпетентность. Возможно, самолет был в неисправном состоянии.
– Не могут они под предлогом военной тайны скрывать такое!
– Еще как могут. Кто узнает-то?
– Не верю, что наши военные так бесчестны, – отрезала Карен.
Харальд понял, что задел ее, причем так же, как в день своего приезда в Кирстенслот, и точно тем же способом: насмешкой отозвавшись на ее легковерие.
– Наверное, ты права, – заторопился он.
Это была неправда: он чувствовал, что Карен как раз не права, – но ссориться не хотелось.
Карен поднялась с места.
– Мне надо вернуться, пока дом не заперли на ночь, – холодно произнесла она.
– Спасибо тебе за еду и одеяла. Ты милосердный ангел!
– Ну, обычно я не такая, – чуточку смягчилась девушка.
– Завтра увидимся?
– Может быть. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Глава 13
Спала Хермия плохо. Ей снилось, что она разговаривает с каким-то полицейским-датчанином. Разговор был дружеский, хотя она и старалась себя не выдать, но со временем осознала, что говорят они по-английски. Полицейский по-прежнему держался как ни в чем не бывало, а Хермия трепетала в ожидании, что сейчас он ее арестует.
Проснувшись, она увидела, что лежит на узкой кровати в съемной комнатке на острове Борнхольм. Понимание, что разговор с полицейским всего лишь сон, принесло облегчение, но опасность, которая грозила ей наяву, никуда не делась. Она на оккупированной территории, с поддельными документами, под видом секретарши, приехавшей отдохнуть, и если ее поймают, то повесят как шпионку.
Тогда в Стокгольме они с Дигби еще раз обвели своих немецких преследователей, подсунув им двойника, и, стряхнув «хвост», сели в поезд, который увез их на южное побережье. В рыбацкой деревушке Калвсби нашелся рыбак, который согласился доставить Хермию на Борнхольм. Она попрощалась с Дигби, который за датчанина сойти никак не мог, и села в лодку. Дигби собирался на день в Лондон, доложиться Черчиллю, но потом сразу вернется в Калвсби и на причале будет дожидаться ее возвращения – если Хермия вернется, конечно.
Вчера на рассвете рыбак высадил ее на пустынный берег, вместе с велосипедом, и пообещал через четыре дня в тот же час вернуться на то же место. Для пущей надежности за доставку назад Хермия посулила ему двойной тариф.
Крутя педали, она доехала до Хаммерсхуса, замка, в развалинах которого была назначена встреча с Арне, и весь день его там ждала. Он не появился.
Хермия пыталась уговорить себя, что в этом нет ничего удивительного. Арне перед этим работал, и, видимо, после работы не успел на вечерний паром. Скорее всего в субботу сел на утренний и прибыл на Борнхольм слишком поздно, чтобы добраться до Хаммерсхуса до темноты. Значит, переночует где-то и пораньше придет на свидание.
В это она верила, когда отлегало от сердца. Но тревожила мысль, что его могли арестовать. Бесполезно было спрашивать себя за что, ведь преступление он еще не совершил. Ее воображение тут же принималось сочинять прихотливые сюжеты, в которых он то доверялся ненадежному другу, то вел дневник, то каялся перед священником.
К вечеру Хермия сдалась и покатила в ближайшую деревню. Летом многие островитяне сдавали отпускникам комнаты с завтраком, так что найти приют оказалось несложно. Рухнула в постель, несчастная и голодная, и заснула тревожным сном.
* * *
Одеваясь, она вспоминала тот отпуск, что провела с Арне на этом острове. Они зарегистрировались в гостинице как господин и госпожа Олафсен. Именно в те дни она остро ощутила, как ей дорог Арне. Азартный, он то и дело бился с ней об заклад, причем на кону были всякие пикантные штучки: «Если первым в порт войдет красный катер, завтра будешь весь день ходить без трусов, а если синий, то я позволю тебе быть наверху».
«Все, что хочешь, сегодня, любовь моя, – думала Хермия. – Только приди».
Утром, прежде чем снова отправиться в Хаммерсхус, она решила позавтракать. Вдруг придется прождать весь день, а не подкрепившись, чего доброго, свалишься в голодный обморок. Нарядилась в дешевое платье, которое купила в Стокгольме – английская одежда сразу бы ее выдала, – и спустилась вниз.
Входя в столовую, где все ели за общим столом, Хермия волновалась. Больше года ей не приходилось говорить по-датски в быту. Вчера, устраиваясь на ночь, обменялась с хозяевами всего парой слов. Теперь придется вести застольные разговоры.
