Здесь пахло машинным маслом, резиной и, пожалуй, отработанными газами.
Они не увидели ни одной машины, но, судя по запахам и всему остальному, это было временное явление, обычно какие-то из них явно стояли здесь.
Хотя кто знает, возможно, они уже начали освобождать замок, и, пожалуй, автомобили сейчас мчались куда-то с барахлом, погрузку которого Жанин наблюдала, и частью персонала, но в любом случае от свободы их сейчас отделяла одна дверь.
Под мостками находился асфальт. Нарисованные на нем полосы объясняли, где следовало грузиться, разгружаться и парковаться. А стрелки показывали, как надо ездить, останавливаться и где оставлять имущество. А в другом конце зала красовались высокие ржавые рулонные ворота.
Из толстых полос металла, которые держала вместе гигантская цепь, а к потолку под углом поднимались ржавые рельсы, и именно по ним последняя преграда должна была подняться и выпустить их.
Путь наружу.
И Жанин побежала вперед по мосткам, вниз по железной лестнице, вперед по асфальту.
И снова достала синий кусочек пластмассы.
Франкену пришло в голову, что он не дышит уже несколько минут, и это показалось ему довольно глупым.
Он стоял за спиной Кейс, смотрел, как ее руки танцуют по серо-зеленым клавишам, как она целенаправленно, шаг за шагом, не произнося ни звука, делает свою работу.
А работа требовала времени. И при всей кажущейся простоте подразумевала выполнение множества манипуляций и в правильном порядке. Но никто из них ничего не говорил об этом, никто не жаловался на оборудование, его состояние или возраст. Оба знали, как все обстоит и что это особенно сказывалось в экстремальных ситуациях, но тогда было не до разговоров.
Точно как сейчас.
На висевших на стене экранах они могли видеть картинки с камер наблюдения, установленных по всему замку. Но ни на одной из них не было Сандберга или Хейнс, и в то время как изображение на них менялось, показывая то одно, то другое место, Франкен сделал новый вдох и опять задержал дыхание.
Они по-прежнему могли оставаться где-то там.
Между камерами.
И он ведь это знал.
Но боялся, что это не так.
Потом наконец увидел, как Кейс наклонилась к большому искривленному микрофону на своем столе. И по мере того как она говорила, он по-настоящему задышал снова.
– Это Кейс, – сказала она. А потом: – Я блокирую все электронные ключи начиная с настоящего момента.
Действий никаких не последовало.
А значит, она уже сделала это.
И Франкен попытался встретиться с ней взглядом, и она кивнула в знак подтверждения. Так и есть, все они заблокированы, и ни одну дверь невозможно открыть, если только она не разрешит, разблокировав какой-то ключ со своего рабочего места.
– Каждый рапортует мне от ближайшей двери, – сказала она. – А потом я открою ее. Вот и все.
И отклонилась назад.
И тоже смотрела на экраны на стене.
Ее пальцы больше не прикасались к клавиатуре. Воцарилась тишина, и никто из них не говорил ничего, они наблюдали, как изображение переключалось с одной камеры на другую, с одного уголка замка на другой.
Коридоры. Совещательные комнаты. Пустые офисы.
Нижние отделения: автопроезд, грузовой терминал, ангар.
И снаружи, едва видимые в ночной темноте: ворота, склон горы.
Картинки отовсюду, голубые, с низкой степенью разрешения и мигающие.
И везде пустота. Ни одного человека, никакого движения.
Они не сводили взглядов с экранов, искали малейшие признаки жизни, но ничего не видели. Ничего и нигде. И в конце концов Кейс сказала это:
– Есть две возможности.
Франкен кивнул. Уже знал. Но все равно позволил ей продолжить.
– Либо они по-прежнему в замке. Где-то здесь внутри. Где-то, откуда у нас нет изображения. В таком случае мы возьмем их рано или поздно.
Никакого ответа. Это был первый вариант. Проблему составлял второй.
– Или, – сказала Кейс, – они выбрались наружу. И тогда у нас не так много времени.
Франкен уже принял решение:
– Сколько людей в нашем распоряжении?
Охранников, он имел в виду.
– Шесть. Плюс Родригес.
– Хорошо, – сказал Франкен. – Скажи им отрапортовать мне сразу.
Она кивнула и передала его приказ по рации.
И один за другим послышались голоса охранников, подтверждавшие их местоположение, и каждый вставил свой электронный ключ в приемное устройство, и они появились на экране в виде красных строчек и позволили Кейс убедиться, что все ключи находятся у своих хозяев.
Она открыла им путь, одному за другим, и они устремились вниз, в сторону единственного пути наружу, а Франкен все время стоял неподвижно, прилипнув взглядом к экранам.
Ни одного движения.
Периодически какой-нибудь охранник проходил какую-то камеру в верхних отделениях, торопливо и на пути вниз согласно приказу.
Но не Сандберг. И не Хейнс.
И не прошло еще двух недель после Крауза.
Это не могло случиться снова.
Они не могли сбежать.
Подобное даже не обсуждалось.
45
Вильям бежал босиком по ледяному асфальту и все равно не переставал смеяться.
Он был свободен.
Они были свободны.
А впереди него по дороге неслась Жанин, с прямой спиной и пластичная, как бегунья на средние дистанции, никаких признаков усталости, хотя они уже проделали долгий путь по всему замку.
Впрочем, не так много осталось и от его усталости тоже.
Он отставал от нее, но не особенно сильно, она находилась в двадцати, пожалуй, тридцати метрах впереди, и он бежал в полную силу, а вся та боль и напряжение, с которыми он боролся совсем недавно, заставлявшие его крепче сжимать зубы и делать вид, что ничего подобного нет, все это сейчас исчезло. Если бы Жанин продолжила двигаться в таком темпе весь остаток дня, он не проиграл бы ей больше ни метра и смог бы бежать до конца своей жизни. Они выбрались наружу, свобода пьянила его, и это было замечательное ощущение.
Им все удалось.
План Жанин. Электронные ключи и бумаги, и он обожал ее и обожал жизнь. Ее замысел выглядел чистым безумием, но если вся жизнь безумие, то почему нет? Если бы план не сработал, то на что еще оставалось бы надеяться в таком случае?
После освещенных коридоров их глаза медленно привыкали к темноте, и по мере того как это происходило, окружающий пейзаж стал постепенно приобретать реальные очертания. Дорога, по которой они бежали, представлявшаяся узким мостиком в море тумана, искрящегося в свете звезд. Холмы, среди которых она петляла, спускаясь от возвышавшихся за их спинами гор в долину, где находился остальной мир.
