У нее получился слишком слабый захват, он строился только на трении, и ей удалось оттянуть защелку назад, немного, потом еще немного, но недостаточно.
Ничего не вышло.
Все сорвалось.
И руки горели. И ей понадобилось время, чтобы прийти в себя.
А в голове закружились самые разные мысли.
Об Альберте, о мире там снаружи, обо всех, кому предстояло умереть, и как хорошо было бы, если бы им удалось что-то сделать. Если бы они действительно смогли.
Черт. Она не имела права отпускать захват, во всяком случае сейчас, когда находилась так близко.
– Толкни меня! – крикнула она.
Вильям колебался.
– Вдави меня вперед, вдави сильно, как только сможешь!
Он понял ее замысел и то, какую это причинит боль. Догадался, что ей столь же хорошо известно об этом, как и ему, и на это абсолютно наплевать. И не стал ничего говорить, сделал, как она сказала.
Перекатился на бок. Направил ноги к крышке багажника. А Жанин задержала дыхание, попыталась напрячь все мышцы максимально, и Вильям уперся ногами в корпус автомобиля изо всех сил, вдавил ее в находившееся за ней заднее сиденье. Но оно по-прежнему отказывалось складываться, и Жанин не получала воздуха и испытывала ужасную боль, но все равно кричала ему, требуя продолжать.
А он увеличил давление, просто впрессовал ее в преграду на их пути к свободе, ее рука все более скрючивалась за спиной, и она старалась не думать о том, что не выдержит раньше, автомобиль или ее скелет, пыталась сдвинуть рычаг с места, втянуть его внутрь, только чуть-чуть, еще всего на миллиметр. Пожалуй, надеялась, что сила Вильяма поможет ей и она заставит защелку пойти вверх или сиденье сложиться. Ведь они должны были наконец преуспеть.
Жанин услышала собственный голос.
– Еще немного!
Боль была нестерпимой, но он не должен был прекращать, Жанин чувствовала, что сиденье наклоняется все больше и больше с каждой секундой.
И пожалуй, это могло получиться.
В противном случае она бы умерла в багажнике. И какую роль играло бы тогда, будут сломаны у нее руки или нет.
Потом наконец это случилось.
Защелка сошла со своего места.
Спинка опрокинулась, открыла проход в салон автомобиля, и они оба сделали глубокий вдох, словно вынырнули на поверхность после долгого пребывания под водой. И как раз когда они сделали это…
В то самое мгновение, когда автомобиль открылся перед ними.
Когда дневной свет резанул по их широко открытым глазам.
В то самое мгновение они увидели вертолет перед окнами. Только темную тень на фоне голубого неба. Но этого хватило.
В то самое мгновение они поняли, что сейчас произойдет.
А в следующую секунду раздался грохот.
Из-за бензина все пошло так быстро.
Из-за него пламя распространилось буквально за мгновение. И сначала он испарялся от высокой температуры, а потом, когда получилась идеальная смесь с кислородом воздуха, вспыхнул желто-красным пламенем с облаком черного дыма, и огонь заплясал вокруг, казалось, в бесконечном танце.
Сталь изгибалась от жары и меняла форму, стекло трескалось и превращалось в пыль, таяло, образуя причудливые фигуры, которые могли пролежать в земле вечно, сверкая на солнце, но никому не принося радости.
И все живое вокруг внезапно исчезло.
На земле остался дымящийся кратер, местами еще красневший огнем, а новоиспеченному железному скелету предстояло еще долго украшать равнину своим присутствием, помимо всего другого: отслуживших свой век танков, когда-то превращенных в мишени, но сегодня представлявших собой забытые всеми горы металла, осколков снарядов и бомб, остатков «скорой помощи», которая вовсе не являлась таковой и которую взорвали совсем рядом всего несколько недель назад, чтобы помешать всему, происходившему сейчас.
Но кратеру скоро предстояло остыть, и новые представители флоры должны были занять свое место, а все пойти по новому кругу в бесконечном круговороте жизни.
Для растений на заброшенном полигоне у подножия Альп это в принципе не меняло ничего.
Но для Вильяма Сандберга и Жанин Шарлотты Хейнс означало разницу между жизнью и смертью.
Часть четвертая
Огонь
Я не знаю, кто ты.
И, честно говоря, мне даже неизвестно, есть ли ты на самом деле.
Я лишь знаю, что надеюсь на это. И только поэтому еще держусь.
И пожалуй, поэтому пишу.
Поскольку, пока есть кто-то, кто кричит, должен существовать и тот, кто слышит. Поскольку, пожалуй, можно создать будущее, если пришвартоваться и каким-то образом закрепиться там, примерно, как если водрузить флаг где-то на горе и сказать, что это мое, это место существует, и никто не сможет забрать его у меня.
Примерно как запланировать встречу в календаре и быть уверенным, что этот день наступит. Словно он защищен чем-то, и если мир перестанет существовать, то в любом случае не раньше его.
Полночь, четверг, двадцать седьмое ноября. Сегодня ночью мы сбежим.
Последняя попытка остановить происходящее. И кем бы ты ни был, я хочу верить, что ты существуешь.
И читаешь это.
Я хочу верить, что, значит, все прошло хорошо.
50
Они проснулись с ощущением пустоты.
Их мысли ходили по кругу, как они обычно делали.
Сначала беспокойство по поводу произошедшего. Потом понимание того, что это был просто сон, задержавшийся в сознании, поскольку так ведь бывает всегда. И далее попытки разобраться, каким он был, где развивалось его действие, кто принимал в нем участие и почему неприятное ощущение осталось и не хочет уходить.
Поиски продолжались и завершились логичным выводом.
Не было никакого сна.
Что-то случилось.
И случилось по-настоящему.
Они засыпали под аккомпанемент теорий и умных рассуждений экспертов и советов, как можно защитить себя. А на экране демонстрировали царивший повсеместно хаос и карту, показывающую, куда зараза уже пробралась и как она распространяется.
И сейчас, когда они проснулись, по телевизору крутили те же самые картинки, но теперь выглядевшие еще более пугающими.
Лео и Альберт молча сидели в своих кроватях и смотрели на мелькавшие перед ними кадры, не увеличивая звук.
Ощущение пустоты ушло.
Его заменило ощущение, что они опоздали.
Мир замер.
Школы, библиотеки и продовольственные магазины были закрыты и заперты. Как и метро, залы ожиданий и все другие места, где люди могли встречаться и через дыхание передавать заразу дальше.
