– Сандберг?
Голос прозвучал откуда-то сзади, и ему пришлось повернуться.
Коннорс стоял там. Он развернулся к нему, подчеркнутая серьезность во взгляде. Потом сделал вдох, задержал воздух в легких на лишнее мгновение как бы с целью придать больше значимости приближающемуся событию.
Ему ведь предстояло рассказать о сокровенном, пусть он и не в первый раз делал это. Уже докладывал двум десяткам человек ранее, большинство из которых сейчас находились в той же комнате. И все смотрели на Вильяма, прекрасно понимая, что скоро тот окажется в плену мыслей, прежде никогда не посещавших его, и что совсем скоро наступит мгновение, когда его жизнь распадется на две половины: до и после.
До и после того, как он узнает.
Наконец Коннорс решился.
– Ты же программист, – сказал он.
Вильям пожал плечами:
– Для собственного удовольствия.
Коннорс посмотрел на него почти снисходительно. Это ведь в принципе был не вопрос, просто прелюдия к разговору, и все в комнате знали, чем Вильям занимался для шведских оборонительных сил. Вряд ли ведь кто-то сомневался, что он был программистом. Впрочем, для криптолога подобные знания, пожалуй, считались побочными.
Но Коннорс не стал заострять внимания на этом. Разговор предстоял слишком серьезный, чтобы зацикливаться на такой ерунде.
– Значит, тебе известно, что такое комментарии.
Вильям пожал плечами снова. Конечно, он знал. Точно как любой другой, кто когда-либо занимался программированием.
Комментарии представляли собой часть программного кода, которая не обрабатывалась ЭВМ, они не означали ничего для самой функции программирования и писались в качестве чего-то вроде пометок открытым текстом, предназначенных для людей, а не для компьютера. Порой их создавали с целью напомнить, для чего та или иная часть программы существует, иногда с целью объяснить другим программистам, как в ней функционируют определенные последовательности или строки. Или, что также случалось довольно часто, с помощью их коллеги-программисты шутили между собой.
Они просто-напросто не были частью готового кода.
А являлись вставленными в программу сообщениями, созданными тем, кто написал ее.
И все это Вильям знал.
– И при чем здесь они? – спросил он.
Коннорс посмотрел на него:
– Что тебе известно о геноме человека?
– Немногое.
Коннорс кивнул. Вполне ожидаемо, и он сделал вдох, чтобы начать следующий этап объяснения.
– В любом научном труде, который ты можешь найти сегодня (в любой медицинской статье, публикуемой в наши дни), утверждается одно и то же: мы разобрались лишь с двумя процентами наследственного кода человека.
Он поднял вверх большой и указательный пальцы, почти коснувшись ими друг друга, чтобы наглядно продемонстрировать, как ничтожно мало количество, о котором он говорил.
– Только относительно двух крошечных процентов мы можем сказать, что знаем, какую функцию они выполняют. Но остающиеся девяносто восемь? Сегодня мы понятия не имеем, для чего они служат.
Пауза снова, главным образом позволяющая Вильяму кивком подтвердить, что он согласен с этими рассуждениями. Вильям пошел еще дальше.
– Мусорная ДНК, – сказал он.
Ничего себе? Коннорс поднял брови. Подобное выходило за рамки знаний обычного большинства. Но при этом вряд ли ведь выглядело столь удивительным в случае Сандберга. Он же читал научные журналы, был в курсе соответствующих дебатов. По крайней мере, когда еще жил активной жизнью.
– Кое-кто называет это так, – подтвердил Коннорс. – Даже если я привык использовать понятие «нерасшифрованная ДНК».
Вильям посмотрел на него. И что?
– Истина, – продолжил Коннорс, – состоит в том, что мы ошибались. Мусорная ДНК вовсе не является таковой.
Понадобилось время, прежде чем Вильям по-настоящему понял сказанное Коннорсом, а потом обнаружил, что невольно выпрямился. Разговор пошел в абсолютно неожиданном для него направлении. И он уже не мог больше притворяться незаинтересованным.
Коннорс заметил произошедшую в нем перемену:
– Мы не собираемся кричать об этом на каждом углу. Ты не прочтешь об этом ни в каких отчетах, или журналах, или научных публикациях. Но почти сорок лет назад группе ученых удалось расшифровать оставшиеся девяносто восемь процентов тоже.
Больше он не сказал ничего.
Смотрел на Вильяма, ждал, пока тот осмыслит полученную информацию, поймет из нее насколько много, что будет готов принять ее оставшуюся часть.
Но Вильям уже добрался до сути. Коннорс выложил все кусочки мозаики на стол, осталось только собрать их воедино, и сейчас разум воспротивился. Ведь все выглядело слишком невероятным и абсолютно невозможным, и какое-то мгновение Вильям, прищурившись, смотрел на Коннорса, как бы проверяя, не упустил ли он что-то. Словно не сомневался, что неправильно понял слова генерала, и надеялся найти подтверждение тому, если как следует присмотреться.
Но не преуспел в этом. И машинально покачал головой, как бы сигнализируя, что сделал неверные выводы из разговора и ему нужна помощь Коннорса.
– И что дальше? – спросил он.
Коннорс ждал.
А потом выдал, делая ударение почти на каждом слоге:
– Удалось обнаружить, что человеческий геном полон комментариев.
Когда Вильям оторвал взгляд от глубокого альпийского озера, раскинувшегося перед ним, Коннорс по-прежнему находился у двери вдалеке. Он сместился немного в сторону, но все так же полусидел, прислонившись к каменной стене, и ждал. Знал, что, когда Вильям созреет для разговора, он понадобится ему.
Дело шло к ночи. Солнце вот-вот должно было спрятаться за горными вершинами. Тихий ветер играл с волосами и искал любую щелочку в тонкой одежде, прокладывая дорогу для вечерней прохлады.
Вильям ничего не замечал.
Он подошел к Коннорсу, встал рядом с ним.
– Шифры, с которыми мы работаем? – спросил он наконец.
Он не нашел нужные слова, чтобы закончить вопрос, но они и не требовались Коннорсу. Он кивнул в ответ. Говорил медленно, почти на учительский манер:
– Вся информация, которую вы с Жанин получили в свое распоряжение, пришла из человеческой ДНК.
Коннорс ждал. Он знал, какой вопрос сейчас последует.
Пауза. А потом:
– И кто поместил ее туда?
Именно так, один в один.
Сейчас Коннорс покачал головой.
Спокойно посмотрел на Вильяма.
И ответил:
– Об этом мы спрашиваем себя сорок лет.
