На какое-то мгновение все в комнате как бы окаменело, даже воздух, только мысли Пальмгрена находились в непрерывном движении, сейчас он пытался связать вместе известные ему детали, и незнакомец дал ему необходимое для этого время.
Когда Пальмгрен перевел дыхание, к его голосу вернулась уверенность.
– Ты звонил мне, – сказал он.
Мужчина ничего не ответил.
– Ты ведь позвонил и рассказал, что они украли Сару.
Это было утверждение, но оно тянуло за собой массу вопросов. А мужчина с другой стороны дивана не собирался отвечать ни на один из них.
И Пальмгрен, посмотрев на него, понял это.
– Ты не обнаружил ее отсутствие. Не так ли? Ни о какой инвентаризации не шло речи, ты сам отвез ее.
Снова тот же тон. Утверждение в форме вопроса, но все-таки утверждение. И мужчина ничего не подтвердил, но и не стал отрицать.
– Бывает такое, – сказал он. – Случается такое, когда ты не уверен больше.
– Не уверен в чем?
– В том, что делаешь.
Пальмгрен прищурился, глядя на него.
– Где Вильям Сандберг?
– Этого я не знаю.
– А что ты знаешь?
Мужчина колебался.
Он знал не все. Только фрагмент, лишь часть всего того неслыханного, о котором, казалось, всем было известно, но никто не осмеливался рассказать, и, даже если он не имел полной картинки, этого хватило, чтобы ужасно обеспокоить его.
Он слышал, как они говорили об Амстердаме.
О катастрофе и о письме, которое пришло.
И об Уоткинс.
И все обстояло плохо.
– Позвони ей, – сказал мужчина. – Позвони ей сейчас.
Лео Бьёрк вздрогнул, когда телефон Кристины зазвонил в его руке, посчитал сначала, что у него просто затряслось тело.
Он боялся. И не просто, а до смерти.
Все происходило среди ночи, в темноте, и начался ветер, и он понятия не имел, что у него страх высоты, пока не открыл дверь лестничной площадки. Но явно все так и обстояло, и сейчас он знал это почти наверняка. Крыша, на которой он стоял, находилась на высоте по крайней мере десятого этажа, и каждый раз, когда порывы ветра дергали его за одежду, казалось, колени сигнализируют всему телу, что они собираются согнуться в неправильном направлении исключительно в знак протеста. И когда телефон зазвонил, ему пришло в голову, что теперь это случится и все закончится для него. Он полетит к земле прямо на глазах полицейских, журналистов и зевак, толпившихся у ограждения на другой стороне улицы.
Он закрыл глаза. Чушь, ничего подобного. Он в состоянии стоять прямо, как если бы находился там внизу у Альберта или у Кристины, где там ее сейчас черт носит.
Сделал глубокий вдох.
Попытался погасить выброс адреналина в кровь и посмотрел на мобильник в своей руке. Тот звонил снова. И снова.
– Телефон Кристины Сандберг, – ответил он.
Человек на другом конце линии, похоже, был сильно взволнован. Даже не назвал себя.
– Я ищу Кристину, – сказал он. – Это важно.
– Я не могу, стою здесь, а она в другом месте, – пробубнил Лео и закрыл глаза от раздражения, во-первых, из-за собственной неспособности ответить связно, а во-вторых, по поводу всей ситуации и стресса из-за того, что, черт возьми, он ввязался в подобную историю.
«Поскольку ты журналист», – ответил Лео самому себе.
Он ведь был журналистом и по-настоящему, и сейчас находился на месте событий, и никого на всем свете не волновало, есть в данном случае на нем пиджак или нет.
– Меня зовут Ларс-Эрик Пальмгрен, – сообщил собеседник, словно это само по себе означало нечто неслыханное. – Где вы находитесь именно сейчас?
Лео огляделся. Существовал только один очевидный ответ, но он казался абсурдным для него самого, и он понимал, что мужчина в телефоне воспримет его точно так же.
– Я на крыше, – сообщил он.
– Где? На крыше где?
– В Амстердаме. Я не знаю где. Передо мной больница.
На другом конце линии воцарилась тишина. Очень неприятная сама по себе.
– Я хочу, чтобы вы убрались оттуда, – отчеканил Пальмгрен.
– Все огорожено, – сказал Лео. – Больница огорожена.
Сказал, просто констатируя факт.
Что-то происходило, и он очень хотел знать, о чем идет речь.
Внизу на улице стояли полицейские автомобили с включенными мигалками, какие-то микроавтобусы пытались подобраться ближе, но им преграждали путь, некоторые из них, насколько он мог видеть со своего места, имели параболические антенны на крыше и логотипы по бокам. Команда новостей.
А Кристина сама решала, где ей находиться. У нее хватало опыта, и она знала свое дело, заставила персонал расположенного поблизости мотеля впустить их сюда. А потом отдала ему свой телефон и приказала найти хорошее место.
– Я знаю, что все огорожено, – не сдавался Пальмгрен. – Вы должны убраться оттуда.
– Что происходит? – спросил Лео. – Я ничего не знаю.
По дыханию Пальмгрена в трубке он понял, что того одолевают сомнения.
Когда он заговорил, тишина показалось Лео благом по сравнению с его словами.
– Паническое решение. Вот что происходит. Чертово безумное паническое решение.
31
Сюзан Акерман сидела за рулем первой машины скорой помощи, которая достигла Слотерваартской больницы, на сто процентов убежденная, что произошло какое-то недоразумение.
Мужчина, лежавший в отсеке за ее спиной, выжил вопреки всему. Здание, где он работал, превратилось в гору обломков, когда в него врезалось крыло самолета, и сам он получил сильные ожоги и механические повреждения, но остался в живых, и она доставила его в ближайшую больницу. Он стал первым пострадавшим, привезенным сюда с места трагедии, а за ним должны были последовать другие, бог знает, как много, целый поток с травмами различной степени тяжести, которого могло хватить на всю ночь.
Но сейчас дорогу перед ней перекрывали ограждение и человек в военной форме.
И казалось просто невероятным, что ей надо объясняться.
– Все нормально. Я с авиакатастрофы.
У нее даже не возникло и толики сомнения. Военные находились здесь с целью облегчить спасательные работы, как раз ради них больницу и оцепили, чтобы любопытные и люди со всякой ерундой вроде простуды или заноз не проникали туда и не отвлекали персонал от важного дела.
Но военный лишь покачал головой.
Показал в другом направлении. Это означало «поворачивай». Выбери другую лечебницу. За ним вытянулся ряд военных машин, поставленных поперек дороги, блокировавших проезд, словно больница являлась маленькой банановой республикой, а ее «скорая» – отрядом повстанцев. И Сюзан Акерман объяснила все снова, но ответ оказался тем же самым.
