И если так обстояло дело, все должно было решиться само собой. По истечении недели из ячейки в отдел забытых вещей всегда приходил сигнал об истечении максимального срока хранения, и на сей счет персонал получил четкие инструкции. Если бы там оказалась подборка документов, возможно, но не обязательно адресованных Солу Уоткинсу, имелся номер, куда требовалось позвонить, а потом бумаги сразу же забрал бы он сам или кто-то из его коллег.
Вторая возможность выглядела более трудной с точки зрения противодействия ей. И именно поэтому он стоял здесь и наблюдал и побежал вверх по эскалатору, поэтому ему пришлось выяснять, какого черта Уоткинс делает на вокзале.
У Стефана Крауза отсутствовала квитанция. И это беспокоило их, поскольку на пути между ячейками камеры хранения и улицей он мог миновать по крайней мере три почтовых ящика. А значит, отправить ее кому-то по почте. И поэтому они сейчас держали вокзал под контролем.
На случай, если бы кто-то появился.
На случай, если бы кто-то спустился вниз к ячейкам и забрал что-то, выглядевшее как документы.
Но они и представить себе не могли в этой роли Сола Уоткинса.
Они же тщательно проверяли его почту, и дома, и в университете, и ничто просто не могло пройти мимо них. Он не получал никакой квитанции. Это было немыслимо.
Это можно было объяснить разве что совпадением. И он оказался здесь по делу, или пришел за покупками, или с целью приобрести билет. Но совпадения редко происходили случайно, как он сам любил говорить. В любом случае Сол Уоткинс находился на Центральном вокзале Берлина, и этого хватило.
Он имел четкие инструкции для подобной ситуации.
Достал телефон. Позвонил по первому номеру в списке.
Они должны прибыть через несколько минут, и, что бы ни случилось потом, ему отводилась роль стороннего наблюдателя.
40
Вильям должен был находиться в своей рабочей комнате, но только когда Жанин сдалась и постучала в дверь его спальни, он наконец открыл и впустил ее.
Она тяжело дышала, бегом поднялась по лестнице на его этаж, спешила по каменным коридорам широким шагом. И сейчас вошла к нему, закрыла за собой дверь и окинула взглядом его апартаменты, проверяя, что там нет никого другого.
Только теперь она заметила, что Вильям одет лишь наполовину – в джинсы, рубашку, душ он тоже явно успел принять, но почему-то не побрился. И, судя по его виду, что-то произошло внутри его. Он явно собирался обреченно поднять руки, так она все поняла. Энергия, которую раньше излучали его глаза, сейчас, казалось, иссякла, и это не должно было случиться, во всяком случае теперь.
– Надень пиджак, – сказала Жанин. – Нам надо поговорить.
Между ее двумя предложениями отсутствовала какая-либо логическая связь, и Вильям посмотрел на девушку. Не понимал суть, но это не играло никакой роли. Им действительно требовалось поговорить, и, прежде всего, ему.
– Я сожалею, – сказала он, как она и ожидала от него. – Сожалею по поводу вчерашнего…
– Я знаю, – перебила она его. – Знаю, что тебе жаль, и, как ты понимаешь, прекрасно представляю, почему ты среагировал таким образом.
Кончай дискуссию, означало это. Тем временем она подошла к окну.
– Я серьезно говорю. Надень пиджак. Будет холодно.
И, приоткрыв окно, позволила гулявшему снаружи ветру распахнуть его. Вильям понял, что она права. На улице похолодало.
Воздух был наполнен кристалликами льда, которые, пожалуй, легли бы повсюду как снег, если бы не дуло так дьявольски, и сейчас они вихрем кружились по комнате с шумом, напоминавшим то монотонный гул, то свист, то снова гул.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Я не знаю, слушают ли они нас здесь, – сказала она и кивком предложила ему подойти ближе. Понизила голос, специально, чтобы ветер смог заглушить ее слова и чтобы, если кто-то действительно слушал их, фактически смог понять только то, что у кого-то хватило ума открыть окно.
– Что случилось? – поинтересовался он.
Стоял на сквозняке в одной рубашке.
Выражение ее глаз напугало его, и чувствовалось, что одежда против холода не самое главное теперь.
И Жанин покачала головой:
– Не случилось. Происходит. Происходит как раз сейчас.
Дверь стояла открытой как раз настолько широко, что Жанин могла видеть происходящее снаружи.
Все получилось не умышленно, и охранники, торопившиеся от одного прохода к другому, и подумать не могли, что она стояла там, и все продолжалось лишь пару секунд. И этого хватило.
Вдалеке, с другой стороны двери и в другом конце длинного коридора, она заметила активность. Ящики, которые грузили на автомобили, мужчин, смотревших в бумаги и проверявших все по спискам, а потом дверь открылась снова, и увиденное сейчас четко запечатлелось в ее мозгу.
Она находилась в замке так долго, что прекрасно знала, какие правила действуют на его территории.
А увиденное сейчас оказалось абсолютно новым.
И она побежала вверх по лестницам, поспешила в комнату к Вильяму, догадываясь, что подобное могло означать только одно дело.
Именно это Дженифер имела в виду.
Она рассказала все ему. Это и то, что Дженифер поведала ей в тот раз, когда она стояла перед дверью. А следующая их встреча состоялась, только когда они нашли ее больной в стеклянном гробу.
– Она говорила, что есть план Б.
Вильям посмотрел на нее.
– Объясни, – попросил он.
– Я не знаю, – продолжила Жанин. – Мне следовало спросить, но она была напугана, путалась в словах. План Б, у него имелось название, хотя какая разница, но она сказала, что он стоит за углом, и я не поняла. И лишь сейчас до меня дошло.
– Дошло что?
– Они не будут бороться до конца.
Она сделала паузу. Посмотрела на Вильяма.
– Само собой, так и есть. У них были годы, чтобы спланировать все, понятно, имелся план Б. В конце концов, слишком поздно останавливать это. Я думаю, все происходит сейчас. По-моему, они сидят в безопасности.
Он посмотрел на нее.
– О чем ты? – спросил он. – Почему они должны делать это?
– Какая разница, – сказала она, – почему.
Жанин покачала головой, как бы отвечая на свой собственный вопрос.
– Они решили дать вирусу расползтись, – заключила она. – Не верят в нас больше.
– И что мы с тобой должны сделать?
– Нам надо рассказать им.
Она машинально махнула рукой в сторону открытого окна, как бы показывая, кого имела в виду под ними. Всех. Мир. Тех, кто жил там снаружи и продолжал умирать в полном неведении почему.
