– Олег, – с достоинством представился бородач.
– А скидка, Олежек, есть? – побренчал сумой брокер.
– У всего своя цена, – твердо сказал Олег. – Яйцо два патрона стоит.
– Ладно… Черт с тобой уже. Давай это сюда. Вареное? И еще четыре. Вот тебе… Раз, два… Пять. Десять.
– Нельзя! – Олег покачал головой.
– Что нельзя?
– Яйцо только одно. Давайте две пули. Лишнего мне не надо.
– Как одно? – растерялся Артем.
– На всю станцию одно. Сегодня. Бери, пока другие не перекупили. И оно сырое. Тут варить не на чем.
– И как его? – нахмурился Леха.
– Пей, как. Вот тут тюкни и пей, – Олег показал, как. – Но деньги вперед.
– Ладно. Вот тебе патроны. Я сырые боюсь. Однажды месяц провалялся, чуть не сдох. Сварю где-нибудь сам.
– Не! – Олег яйцо из рук не выпустил и патроны не взял. – Тут пей. При мне! Или не продам!
– Это еще почему? – изумился брокер.
– А потому. Рябе нужен кальций. Она из чего, по-вашему, должна скорлупку производить?
Волчья девочка стояла рядом, наблюдала. Набиралась ума-разума. Остальные повылазили из сумрака, готовились к чему-то. Не только дети – и взрослые, кто поближе жил, тоже придвинулись.
– Чи-во?.. – переспросил Леха.
– Скорлупка из кальция состоит. В школе учился? Чтобы новое яйцо снести, ей кальций нужен. Где я вам его возьму тут? Так что хряпай давай. И скорлупку – на базу. Склюет скорлупку, и завтра можете за вторым приходить.
– И за это два патрона?!
– У всего своя цена! – Олег был непреклонен. – Я на людях не наживаюсь! На один патрон Рябе грибов куплю, на другой – себе. На день. А завтра – новое яйцо. Все посчитано. Все работает. Как швейцарские часы. Ты не хочешь – зондеркоманде загоню. Они гоголь-моголь ценят. Ну? Берешь?
– Кому? – спросил Гомер.
– Давай сюда свой гоголь-моголь, – пробурчал Леха.
– Аккуратно только скорлупу бей, внутрь чтобы.
– Не учи ученого!
Тюк.
– Мастерски пробил! – прошептал уважительно кто-то в собравшейся вокруг толпе.
– Вкусно, а? – завистливо спросил мальчонка со вздутым животом.
– Ну ты быстро-то не пей так! Потяни, прочувствуй! – посоветовала еле отличимая от мужчин женщина.
– Желточек, желточек-то пошел уже, кто видит?
– Каждый день как будто он яйцы жрет!
Лехе болельщики не мешали. Он их не замечал.
– А то – варить его еще! Яйцо сырым хорошо. Белок – как жидкое стекло. Душа человеческая, наверное, вот как-то так выглядит, – почесывая в бороде, сказал Олег.
– Слышь, дядь, – сказал ему Артем. – А как выбраться отсюда?
– Куда? Зачем?
– Что у вас дальше? На Цветной бульвар.
– Чего там ловить-то? Нечего! – категорически заявил Олежек.
– А вот, скажем, если, – смакуя измазанное яйцо, громко призадумался брокер. – Если бы тебе пойти таскать червей, и каждый день одно яйцо откладывать, а потом сразу два десятка продать на Ганзу, а на выручку купить себе вторую курицу? Ты ведь тогда перестанешь в ноль работать. За месяц в плюс выйдешь, а?
– И ее глистой кормить? Кура животное деликатное, она от глисты сдохнет! Ученый тут мне, вертеть!
– Ну а если цыплят подождать? Вот если бы я тебе пуль в кредит под петуха дал? – Леха поиграл, позвенел оставшимися патронами. – Или даже вложился бы этим петухом, за пятьдесят процентов в нашем будущем акционерном обществе. А?
Тут волчья девочка, за всем этим следившая безотрывно, не вынесла дальше скуки честной жизни, метнулась, поднырнула и дала брокеру по руке снизу; острые латунные пилюли всплеснулись и попадали сквозь доски поддона, сквозь грязюку – на дно. Яйцевые болельщики взбудоражились.
– Ах ты, дрянь мелкая! – завопил брокер. – Прибью к едреной матери! А ну, сдали все назад!
– Вот он, кредит твой! – обрадовался Олежек. – Влезать еще в кабалу! Ради чего?
– Да пошел ты! – Леха опустился на колени, стал шарить через муть в холодной воде, выискивая свои утопшие патроны; недопитое яйцо он держал высоко в свободной руке.
Девчонка закарабкалась куда-то недосягаемо, затаилась среди рваных пакетов, и, наверное, молилась там своему беспризорному богу, чтобы брокер не все пульки со дна достал. Остальные, имея в виду Артемов автомат, лезть на рожон убоялись.
– От денег счастья нету! – приговаривал Олег. – Человеку много не надо. Что мне, одно яйцо или десять? Одного мне аккуратно хватает. А от десяти заворот кишок может быть! Всегда так жил и еще проживу.
Но тут подлый бог бомжей учел девчачий шепот, вырвал волос из своей бороды колтуном, произнес абракадабру, и брокер Леха вместо патрона поймал гребущей пятерней бутылочный осколок. Вытащил – порез как раскрытый младенческий рот, тошнит черной кровью.
– Суки! Ну суки вы тут все! – Леха прямо заплакал от злости, смял чертово яйцо и зашвырнул его в темень.
Люди ошеломленно стихли.
– Гад! Гадина! Ты что же… Что же ты… – Олежек прямо обомлел от того, как быстро и жестоко хрустнула скорлупа, и как мгновенно она канула. – Ты гад! Гадина ты паршивая! Скотина ты!
Он полез вместе с Рябой по острой воде голыми ногами искать, куда запропастилась скорлупа – вон, кажется, она белела – но до нее первой голодная крыса добралась, вцепилась и потащила, вереща, куда-то на свой круг, и там сгинула.
Это Олежка привело в отчаяние.
Он посадил куру на жердочку и попер на брокера, нелепо размахивая руками. Столько лет в метро пробыл, а драться не научился. Брокер ткнул его коротко левой в подбородок и сразу опрокинул. С поддона, купая бороду через дырявые доски, Олег бубнил отчаянно и униженно:
– Жизнь всю мне… Скотина… Жизнь мою всю… Об колено… Торгаш херов… Ученый… За что? За что ты меня?
Люди от переживания подались вперед. Артем на всякий случай перещелкнул предохранитель на автомате, взялся посподручней. Но вступаться за бедолагу никто не спешил.
– Ну вот и Олежеку раздали, – шепталось вокруг.
– А и не хер.
– Будя жировать.
– Пусть как все теперь.
Олежек заплакал.
– Да на Ганзе вон песку! На Новослободской ремонт. Пускай песок поклюет… – попробовал утихомирить его Гомер. – Да у нее, может, и еще одно так получится, на внутреннем резерве…
– Умник! Понимаешь ты в куриных резервах! А на Ганзу сам и иди! Песочку-то вам там сыпанут!
Леха, потерянный, сжимал здоровой рукой запястье резаной, страшноватый рот в его ладони не закрывался, и всем ясно было, что брокера нужно срочно, вот прямо сейчас, заливать спиртом, потому что в этом поганом мелководье водится такое всякое, что через день Лехе будет непременная гангрена.
