– Где тут сортир?
– Дальше!
Рояль разбитый дребезжит, настоящий рояль! И прямо на крышке разложили дородную мадам, один окорок вправо, другой влево, мадам пищит тоненько, посередине усердствует человек в джинсовой куртке; поджарый зад с ямками утоплен в мясной роскоши… Плывет потолок… На потолке что это нарисовано? Нет… Дальше нужно.
Трое в черной форме: говорят, в старом мире ее для железнодорожников сшили, но она и в новом себе хозяев нашла; на рукавах – трехлапые пауки, черные в белом круге: триумвират Чеховской, Тверской и… Пушкинской. Точно. Тут же всего один перегон до них. Они сюда каждый день, наверное… Ночь. Прямо стоя, ей задрал, себе спустил… Она закусила губу, терпит… Еще двое в очереди, готовятся. Дисциплина. Рояль тут еще слышно, и этот черный будто подстраивается… Сразу два выхода: направо и налево.
– Где…
А вот опять по-простому. Ноль декора, тела вповалку, как ров с растрелянными, и шевелятся так же вяло, как недобитки… Дурь клубится, ползет в щели из комнаты – соседям ноздри щекотать. В глаза этот дым, в легкие, в голову, в сердце. Дальше, дальше… Откуда же он шел, Артем? Как он назад возвращаться будет?
Прямо или налево?
Вот черт с исхлестанной задницей, и над ним трудится плечистая такая… Где они берут белье это, Господи? Ведь с трупов наверху снимают… Качественное белье какое, импортное…
Мальчик-одетый-девочкой навстречу, утирает губы рукавом платья, а у самого усы; как в цирке уродов – бородатая женщина… Тут ведь раньше цирк был, прямо над этой станцией… Знаменитый старый цирк на Цветном бульваре…
И еще дверь. Может, тут? Должен ведь у них быть тут где-то…
Застолье какое-то. В маскарадных масках. То есть, хотели маскарадные… Сами рисовали, что ли? Не отсюда ли этот… Сбежал?
Поднимается навстречу хрупкая такая, изящная, и совсем… Рукой только прячет… В руке… И шею… К шее… Чувствует, что шея… Что там…
– Сядь. Сядь. Не уходи. Сядь. Побудь.
– У меня… Гриб. Аня, – нашарил гриб в кармане, взялся за него, как за оберег.
– Смешной.
– Где тут у вас? Мне надо… Надо!
– Вон. Туда. А потом ко мне. Пожалуйста.
Но нет, туда больше не возвратился: потерялся.
И потом – устал, и какой-то стол, и вокруг стола люди, а под столом – девушки. И тошно, а сил нет идти дальше. Сел. Потолок крутится, крутится, доказательство тому, что вся Вселенная вокруг Земли проворачивается. Выводят одну, голую – и хлыстом ее по связанным рукам. Остальные переглядываются, хлопают.
– Не смей! Те! – Артем привстал, насколько сумел.
– Ты кто? А?!
– Не сметь! Унижать! – бросился колотить мимо, а его поймали, держат.
– Она сама! Кто ее? Мы кормим ее!
– Придурок! – это девчонка кричит. – Отстань! Я работаю!
– Наподдай ей!
– Давай, не жалей! – она просит; это она их просит.
– И ты… И ты не смей! Ты же! Ведь!
– Ты не сама! Она не сама! Ей просто деваться некуда! Куда ей деваться?!
– Умник! А всем нам – куда? Хлестани, хлестани! А теперь по сисечкам!
– Аай!
– От! Дай, я лучше попаду!
– Сядь! Сядь, выпей! С нами выпей! Сталкер? Сталкер ты?
– Не буду с… С вами! Не буду! Не трожьте! Озверели! Все! Куда деваться? Я-то знаю, куда!
– И куда? А?!
– Искать! Искать, где еще люди выжили! Искать! Уходить из этого проклятого места! Мы тут… Становимся кем? Скотами! Да меня сейчас от вас…
– Сталкер! Фантазер! Слышали? Наверх! Ты затылок свой видал? Лысеешь, брат! И мы чтобы за тобой? Ага!
– Ааай!
– Ах, хорошо! Ах, сладко! А, с-сучка?
– А что мы тут, в метро?! Выродимся! Двухголовые… родятся! Беспалые родятся! Горбатые! Без глаз родятся! Слизь вместо глаз! Рак у каждого третьего! Зоб! Вон, посчитайте, сколько с зобом! Пока умеете считать! Дети-то ваши ничего уметь не будут! Вы тут девок для развлечения бьете! А на соседней… На Мендель… Менделеевской… Там все! Там уже! Пещеры! За двадцать лет! Пе! Ще! Ры!
– Погоди… Погоди, сталкер! Ты же правильно все говоришь. Правильно же говорит, а? Наш человек!
– А Менделеевская славная станция! Этот бордель против нее – тьфу…
– А ведь он верно все говорит! Вырождаемся! Гены… Гены замусорены. Выпьем, сталкер! Как тебя? Верно, мужики?
– Загажены гены! Нет чистоты! Налейте ему… У нас тут с секретиком есть, сталкер. За тебя! За чистоту генов!
– А? Что?
– И по-другому нам не спастись. Тяжелая работа. Грязная работа. Но кто-то должен делать ее. За нас!
– За нас!
– За Рейх!
– За Рейх!
– Да пошли вы! Я за фашистов… Воевали… Деды…
– Глянь, сталкер-то, а? Развоевался! Фашисты! Не следишь за выступлениями фюрера! Сто лет уже не фашисты! Смена генеральной линии! И черножжж… Так! Все люди братья, впитываешь? Если гены не битые! Люди вместе должны держаться. Против уродов! Потому что из метро спасение одно… И‑и‑и…
– Чистота! Генов! Спасение! Народа! – хором.
– В натуре Дарвин был пацан!
На этих ногах никуда не уйти.
– И надо! Надо чистить, сталкер! Ты лазай там, лазай! Ищи нам, где жить можно! На здоровье! Хххаха! А мы пока тут будем… Чистить. У каждого своя! Работа! Нормальный ты! Нормальный! Не ссы! Наподдай!
Накопил сил на то, чтобы сползти, свалиться под стол. А там – голые девки, между ног у ораторов застряли. Вырвало.
Пополз на четвереньках вон. Вслед – аплодисменты.
– Скоты… Оскотинились… И я с вами… Оскотинился…
И потом уже комнаты-комнатушки-комнатенки завертелись, странные, были или не были, крашеные, картонные, заклеенные голым голым голым, и в лицо голые лезут, и кто-то голый верхом пытается проехать на нем, и еще все время, все время кто-то следом идет крадется догоняет черт это или кто или убийцу подослали те гуляки их бы так их бы в петлю побарахтаться не было ли среди них тех кто его тогда приговорил два года назад может и было а сзади все шаги и надо быстрей а на карачках как это не убийца наверное все же а черт а сатана за ним забрать забрать хочет утащить еще вниз на восемь метров на следующий круг а что там уйди уйди не хочу тебя где гриб мой где гриб который она мне вложила где мой оберег от этой нечисти господи спаси!
– Вот сюда. Сюда. Вот. У нас тут и диванчик удобный.
Странный зал какой странный зал и эта люстра и потолок тут сколько метра четыре потолок это разве может такое и откуда столько света это что он предлагает мне что это за человек сил нету нету сил почему в дверях охрана кто? Вы простите, я тут ненароком подслушал. Стало интересно. Сталкер, да? Мечтаете найти других выживших? Не верите, что мы тут совсем одни остались? Тошно, понимаю. Тошно даже вообразить, что нигде, совсем нигде, кроме нашего метро никто не спасся.
