– Защитник! – засмеялся Дитмар.
– Вы проходите. Илья придет сейчас. Вот руки помыть… уборная.
И у них действительно была своя собственная крохотная уборная. Отдельная, как в брошенных домах наверху. Человеческий унитаз вместо дыры в полу, и фаянсовая раковина на ножке, и шпингалет на деревянной двери; на одной из стен даже висел толстый ковер.
– Красота! – сказал Дитмар.
– Очень холодом оттуда… – пояснила тихо хозяйка, подавая ему вафельное полотенце. – Утепляемся, как можем.
Гомерову курицу решено было запереть в туалете; ей даже крошек насыпали.
Пришел со службы и хозяин, жадно и любопытно позыркивая на Гомера. Пригласил в милую комнатку, рассадил на раскладном диване, потирая руки, разлил всем по чистеньким стопочкам свой чай с секретиком.
– Ну, как вам у нас тут? В Рейхе?
– Удивительно, – признался Гомер.
– А люди в большом метро нами все детей пугают, а? – смешно сморщившись, Илья Степанович опрокинул стопку. – У нас такие изменения! После новогодней речи фюрера в особенности! – он обернулся на карандашный портрет – точь-в‑точь такой, как в школьном классе. – Ничего. Пускай приезжают, сами глядят. Такой системы соцзащиты для граждан, как в Рейхе, даже в Ганзе нет! И, кстати, сейчас программа по приему иммигрантов разворачивается! Вот Шиллеровскую реконструируют…
– Это в Железный легион?
– И туда тоже. Кстати, не представляете себе, сколько добровольцев едет со всего метро! Многие с семьями. У нас в классе только в этом месяце двое новеньких. Я должен признаться: отказ от национализма – совершенно гениальная идея! А какая смелость! Вы представляете, какая смелость нужна, чтобы признать – публично, на партийном съезде, что политический курс всех последних лет, да что там, столетия – ошибочен? Какое мужество! Прямо в лицо всем делегатам такое заявить! Думаете, Партия состоит из безвольных марионеток? Нет! Позвольте вас уверить, там есть оппозиция, и вполне серьезная! Некоторые состоят в Партии дольше самого фюрера! И вот так бросить вызов этим бонзам? Вы как знаете, а я хотел бы за него выпить.
– За фюрера! – Дитмар живо поднялся.
Даже Наринэ пригубила.
Не выпить было неловко. И Артем с Гомером выпили.
– Что греха таить? И мы с Наринэ… Фюрер и нам дал шанс, – Илья Степанович нежно дотронулся до руки супруги. – Разрешив смешанные браки. И не просто шанс. Квартира эта… Наринэ раньше жила на Павелецкой-радиальной. Земля и небо! Просто земля и небо!
– Бывал там, – неловко отвечая на его пылкий взгляд, пробубнил Артем. – Там гермозатвор сломан, да? С поверхности лезла дрянь всякая, помню. И… Больных много было… Из-за радиации.
– Никогда. Не было. У нас. Никаких. Больных, – жестко и неожиданно зло выговорила маленькая Наринэ. – Это вы глупость сказали.
Артем опешил. Заткнулся.
– Так что история меняется прямо на глазах! – звонко от радости высказал Илья Степанович, успокоительно поглаживая руку жене. – И вы чертовски правы, что решили именно сейчас писать! Я и сам, знаете… Ну, я ведь преподаю своим ученикам историю Рейха. От гитлеровской Германии и до наших дней. И самому мыслишка покоя не дает: а не взяться ли за учебник? Не написать ли про все наше метро? И вот – конкуренция! – он засмеялся. – Выпьем, коллега? За всех тех дураков, которые спрашивают, зачем нужно писать исторические учебники! За всех тех дураков, которые над нами издеваются! И чьи дети узнают о том, как все было, по нашим книгам!
Гомер моргнул, но выпить согласился.
А Артем поглядывал исподтишка за Наринэ. Та не ела; разговор не слушала. Руки ее обнимали, защищали большой круглый живот, в котором сидел смешанный из двух кровей мальчик.
– А что, правда, напишите, Илья Степанович! – воскликнул Дитмар, заразившись учительским энтузиазмом. – Хотите, я с начальством поговорю? У нас ведь и печатный станок есть! «Железный кулак» издаем армейский, почему бы и не книгу?
– Вы всерьез? – зарделся учитель.
– Конечно! Воспитание детей – важнейшая задача!
– Важнейшая!
– И тут ведь очень важно, как и что подать, так?
– Принципиально! Принципиально важно!
– Вот, к примеру, наше противостояние с красными. Их пропаганда, знаете, обвиняет нас во всех смертных грехах… Вы-то теперь сами могли убедиться, – Дитмар обернулся к Гомеру. – Но ведь немало людей, которые верят! Верят и боятся к нам даже нос показать!
– А представьте себе! – продолжил Илья Степанович. – Представьте только, что вы взялись бы писать о Рейхе, не побывав тут! И что бы вы рассказали о нас потомкам? Страшные байки! Ерунду какую-нибудь!
– А вы что расскажете? – не выдержал Гомер.
– Правду! Правду, разумеется!
– Но ведь у каждого своя правда, разве нет? – поинтересовался старик. – Даже у красных, наверное. Если столько людей верит…
– У красных пропаганда с успехом заменяет правду! – вмешался Дитмар. – Эта уравниловка… Говорю вам, у них уроды тайком захватили власть и промывают нормальным мозги! Натравливают, науськивают их на нас! Готовят к войне! Где тут правда?!
– Голодные, нищие люди! Думаете, сложно заставить их поверить во что угодно? Думаете, они будут хотя бы пытаться отличить истину от лжи, отделить зерна от плевел? – поддержал Илья Степанович. – Не могут же они признать, что тут, в Рейхе, создана социальная модель, равной которой нет во всем метро? Нет! Они будут вас стращать концлагерями и печами какими-нибудь!
Наринэ приложила ко рту ладошку, словно боясь, что какое-то слово вырвется непозволенное наружу, потом встала поспешно и вышла вон. Илья Степанович не заметил даже, а Артем заметил.
– А про уродов вы что в вашем учебнике станете писать? – спросил Гомер.
– А что про них писать?
– Ну… Если я правильно понимаю, они ведь теперь… Это с ними ведь теперь борется Рейх, верно? Вместо…
– С ними, – подтвердил Илья Степанович.
– А как? Как борется?
– Беспощадно! – подсказал Дитмар.
– А куда вы деваете их? Тех, кого находите?
– Какое это имеет значение? Ну, отправляют их на исправительные работы, – нахмурился учитель.
– То есть, уродство этими работами можно исправить? А рак?
– Что?!
– Рак. Вот я слышал, фюрер рак приравнял к генетическому уродству. Интересно, что это за работы такие.
– Ну, если вам так интересно, – улыбнулся Дитмар. – То можем и показать. Но вдруг руки к кирке привыкнут? Ручку в пальцах держать не сможете.
– Тогда хороший же у вас учебничек выйдет!
– А не сочувствие ли к уродам мне сейчас почудилось? – спросил Илья Степанович. – В вашей книге, что же, вы их подадите как белокурых ангелят? Фюрер на их счет все объяснил четко: если мы этим тварям позволим размножаться, уже следующее поколение людей будет нежизнеспособно! Вы что, хотите, чтобы они нашу кровь своей разбавляли? Чтобы ваши дети двухголовыми родились?! Этого хотите?!
